— Тогда пусть наш автобус поедет вслед за машиной Мубараки в районный центр как официальный эскорт, — сказал турист, — там мы ее подождем и вместе поедем в Каир — мать городов мира.
Маклер решил пошутить:
— Так, может, она поедет с вами в Америку как сувенир из Египта?
И наконец, в довершение этого необычного, долгого дня, который никто из деревни никогда не забудет, санитарная машина остановилась на рыночной площади. Санитары развязали веревки и одели Мубараку в белые одежды, взамен ее, запачканных кровью. Ее положили на носилки и погрузили в машину. Рядом с ней положили кое-какие бумаги, которые могли понадобиться в больнице.
— Мубарака занимает свое место в машине, сопровождаемой почетным эскортом, — сказал кто-то из туристов, — это вселяет радость в наши души. Белый цвет машины, одежд Мубараки, охрана, носилки еще раз подтверждают ее чистоту и святость.
Туристы забрались в свой автобус, распространяющий чудесный аромат, расселись по своим местам у окон с дымчатыми стеклами. Люди из деревни говорили, что эти стекла — волшебные: люди, сидящие за ними, внутри автобуса, прекрасно видят все, что делается на улице, а снаружи не видно ничего. Последним в автобус поднялся переводчик. Он задержался на подножке и, прежде чем шофер успел нажать на кнопку, чтобы с музыкальным звуком закрыть двери, сказал так:
— А теперь, дамы и господа, святая Мубарака, устав от работы, едет на уикэнд! На курорт!
Санитарная машина поехала вперед, за ней двинулся роскошный автобус. Деревенские посмеялись: сумасшедшая Мубарака возглавляет туристскую группу, женщины даже немного завидовали ей. Машина с Мубаракой и автобус с туристами проехали по главной улице, а люди стояли на площади и провожали их взглядами. Среди стоявших был молодой учитель арабского языка из местной школы. Когда машины выехали на шоссе и скрылись из виду — не видно было даже облака пыли за ними, — учитель сказал, словно обращаясь к ученикам на уроке:
— Турист, дети мои, это странный человек! Он приезжает к нам из какой-нибудь далекой страны и проводит здесь не меньше дня, но и не больше года, то есть находится здесь временно. Цель у него одна: увидеть чудеса Египта — прародины мира. Он тратит уйму денег в твердой валюте на такси, на гостиницы, на ночные клубы, на первоклассные рестораны, на женщин, на спиртное, на сувениры с базара Хан аль- Халили. Поощрение туризма — один из главных пунктов политики открытых дверей.
Те, кто находился рядом и услышал слова молодого учителя, порядком струхнули, стали дергать его за рукав и говорить, чтобы он перестал — не приведи Аллах, на него может пасть проклятие сегодняшних туристов, и как бы ему не отправиться вслед за сумасшедшей Мубаракой.
— Ты хочешь сказать, блаженной?
— Нет, я не то хочу сказать…
Прежде чем уйти, молодой учитель произнес:
— Мы хотим сказать, блаженной образца 1977 года.
ХЕЙРИ ШАЛАБИ
Четверг
Пер. Т. Сухиной
Каждый день у нас начинается с переклички. Список в классном журнале учитель наверняка знал наизусть и мог бы без запинки повторить его от начала до конца. Тем не менее он клал журнал перед собой, заглядывал в него, одну за другой называл фамилии и делал паузу, чтобы услышать ответ: «Здесь!» Если пауза затягивалась, он вопросительно поднимал брови, бросал пронзительный взгляд на пустую парту отсутствующего и ставил против его фамилии прочерк.
Наш класс славился прогульщиками. В нем собрались, наверное, самые отъявленные во всей школе сорванцы, но сорванцы достаточно смышленые, чтобы учиться хорошо, поэтому на наши прогулы смотрели сквозь пальцы. У нас находилось множество причин, чтобы пропускать занятия: один, например, не мог прийти потому, что его джильбаб[62] выстирали и он еще не высох, другой отвозил отца на станцию, третьему подвернулась возможность заработать несколько монет. И все сходило нам с рук. Но только не в четверг, только не в четверг!
Да, наши озорники были отнюдь не глупы и в учебе шли первыми, опровергая брюзгливые пророчества деревенских богатеев, полагавших, что школы созданы только для их сынков, и возмущавшихся новыми порядками, когда в одном классе — в нашем! — учатся и сын старосты, почтенного человека, семья которого живет в доме с балконом, и оборванец Абд аль-Фаттах, сын фекки [63] Хамиса аль-Гумейи.
Все началось с того, что, проводя ежедневную перекличку, Абуль Макарим-эфенди повелительно произнес: «Абд аль-Фаттах аль-Гумейи!» — и не услышал ответа. Обычно в таких случаях учитель ограничивался пометкой в журнале и продолжал вызывать других. Но тут он вдруг наморщил лоб, потер виски, как бы припоминая, произнес:
— Этот Абд аль-Фаттах… Почему по четвергам он всегда отсутствует? Я это давно заметил. Что-то здесь не так… Каждый четверг, каждый четверг!
Сдавленное хихиканье заставило учителя поднять взгляд от журнала. Сабаави исподтишка ущипнул Кармута, Кармут толкнул Сабаави. Их веселье мгновенно передалось соседям, а это означало, что многие понимают его причину.
— Что такое? — спросил учитель.
Кто-то, давясь от смеха, показал на Сабаави и Кармута:
— Они соседи Абд аль-Фаттаха, их дома стоят стенка к стенке.
Учитель строго прикрикнул:
— Так в чем же все-таки дело?!
— Эти двое… Они же его соседи.
На лицах обоих озорников запылал яркий румянец, и они испуганно переглянулись, словно обвиненные в тяжком преступлении. Каждый предпочитал, чтобы объясняться пришлось другому.
— Ну говори ты, Сабаави, — приказал учитель.
— Так Кармут тоже его сосед… — тянул время Сабаави.
— Кармут, ты скажешь, наконец, в чем дело?! — взорвался учитель. Кармут стремительно вскочил, словно подброшенный пружиной, и разом выпалил: «Каждый четверг Абд аль-Фаттах со своим отцом ходит на кладбище!»
Класс разразился хохотом. Учитель, который сам был большой любитель посмеяться, пытаясь сохранять серьезность, медленно произнес:
— Что значит — ходит с отцом на кладбище?
Тут уж сразу несколько добровольцев, перебивая друг друга, растолковали, что имел в виду Кармут. И мы узнали, что наш одноклассник Абд аль-Фаттах аль-Гумейи прогуливает каждый четверг из-за того, что отправляется в этот день вместе с отцом на кладбище, где тот читает Коран по усопшим, переходя от могилы к могиле.
Отец Абд аль-Фаттаха присаживается чуть поодаль могилы и начинает без всякого приглашения. Если голос его нравится родственникам покойного, его слушают с четверть часа и подают несколько лепешек, пирожков или горсть печенья. Некоторые остаются так довольны, что добавляют еще сухих фиников, или плоды рожкового дерева, или земляные орехи, или несколько мелких монет. Но чаще, конечно, милостыня скудная — пара пирожков на самом дешевом масле. И ничего удивительного — фекки Хамис не пользуется симпатией у старушек, завсегдатаев кладбища, потому что всегда читает только те
