В метрике он значился как Нельсон Наэта, но все звали его Проныра Нельсон — так он подписывал свои статьи в газете «Найроби обсервер». Перелистав блокнот, лежавший на столе редактора отдела новостей, он с удовлетворением обнаружил, что на этот день у него нет поручений. А он как раз хотел закончить статью о контрабанде маиса, работа над которой продолжалась уже недели две, и дорожил каждой минутой. Любое новое поручение помешало бы ему довести ее до конца.
— Счастливчик! — раздался позади него женский голос. Проныра Нельсон обернулся и успел заметить ехидную усмешку на лице Лоры Ванджику. — Тебя никогда не заставляют браться за то, что тебе не по душе.
— Покрутись с мое в этом вертепе — и тоже будешь сама выбирать себе дело, — отозвался Проныра Нельсон.
— Это мне все твердят, — вздохнула Лора Ванджику. — А я, как тебе известно, уже четыре года здесь околачиваюсь.
— Известно, известно, — с сочувствием в голосе подтвердил Нельсон.
— Почему же мне ничего не поручают, кроме судебных дел и показов моды?
— Ну кто-то должен ходить в суд, — рассудительно заметил Проныра. — А что до выставок моды, то ведь ты единственная женщина в редакции.
— Женоненавистник проклятый! — рассердилась Лора. — Интересно, как тебе понравилось бы таскаться по приемам, коктейлям и выставкам мод.
— Я тоже бываю на приемах и коктейлях, только не для того, чтобы писать светскую хронику.
— А для того, чтобы наклюкаться на дармовщину, — неодобрительно проворчала Лора.
Проныра Нельсон решил оставить этот выпад без ответа. Он вернулся к своему столу и углубился в чтение газет, оставленных для него с утра курьером.
Он просмотрел «Интернешнл геральд трибюн», задержавшись на политической колонке Джеймса Рестона. Затем его заинтересовал комментарий в «Экономисте», но рассуждения автора показались ему чересчур витиеватыми. Разворот свежего номера «Ньюс оф зе уорлд» занимала одна из тех жутких историй об убийстве, которыми часто потчует публику лондонская пресса. Он решил захватить «Ньюс» домой и прочесть ее позже, на досуге. Потом настала очередь южноафриканской «Рэнд дэйли мэйл». Номер был двухдневной давности. Статья на первой странице привлекла его внимание. Журналист, имя которого было ему незнакомо, передавал из Кейптауна:
«Исчез доктор Корнелиус Эразмус, ученый-исследователь, работавший над совершенно секретным государственным проектом в лаборатории Кристиана де Вета (Стелленбосс). Вчера представитель Министерства внутренних дел сообщил на пресс-конференции, что ученого не могут найти уже несколько дней. В последний раз его видели неделю назад в Кейптауне, где он отдыхал после перенесенной болезни. Представитель министерства отказался рассказать о проекте, над которым работал доктор Эразмус. Однако он исключил возможность того, что ученого похитили, и в ответ на настойчивые вопросы корреспондентов признал, что доктор Эразмус разыскивается южноафриканской полицией в связи с исчезновением некоторых важных документов научного характера. Очевидно, пропавшего ученого ищут не только в Южной Африке. Как сообщают, Бюро национальной безопасности раскинуло сети и за пределами страны. В хорошо информированных кругах предполагают, что доктора Эразмуса уже нет на родине и он находится в Замбии или Родезии под покровительством африканских националистов и других врагов Южной Африки. Инспектор Петрус Ван дер Вестхьюзен, заместитель начальника Бюро национальной безопасности, в ответ на вопросы репортеров выразил твердую уверенность в том, что южноафриканские органы безопасности скоро выяснят местопребывание исчезнувшего ученого. „Мы его разыщем, — сказал инспектор Ван дер Вестхьюзен. — Никуда он не денется“».
Проныру Нельсона охватило волнение. Кровь забурлила в жилах, как у гончей, почуявшей запах загнанного зверя. Банальный сюжет, подумал он, и в то же время сюжет грандиозный. Белый ученый спасается от белого расистского режима и бежит через территорию недружественных африканских стран! Это получше, чем контрабанда маиса! Хотя маис — тоже важная тема. В конце концов, все кенийцы кровно заинтересованы в бесперебойном снабжении зерном и, следовательно, в незамедлительной ликвидации гангстеров, наживающихся на его контрабанде… Но, будучи репортером уголовной хроники, Проныра Нельсон знал разницу между важным и по-настоящему интересным сюжетом. История с исчезнувшим ученым была по-настоящему интересной. Даже грандиозной, повторил Проныра Нельсон. Из тех, что многим по душе.
Синим карандашом он заключил в круг заголовок статьи в «Рэнд дэйли мэйл»:
ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ВИДНОГО УЧЕНОГО,
РАБОТАВШЕГО НАД СЕКРЕТНЫМ
ГОСУДАРСТВЕННЫМ ПРОЕКТОМ
Во второй круг попало имя ученого. Проныра Нельсон откинулся на спинку стула и уставился на оба круга с таким видом, словно собирался обнаружить в них какой-то скрытый смысл. Он перебирал в уме всевозможные повороты столь заманчивого сюжета. У него был педантичный и проницательный ум, не допускавший малейших отступлений от логики в старой как мир игре в полицейских и воров. Годы репортерской работы в отделе уголовной хроники научили его, что в этой игре и преследователь, и преследуемый действуют в соответствии со строгой логикой. Каждый из них имеет представление об условиях, диктующих поведение другой стороне, и делает необходимые выводы, на которых строит свои поступки: один — с целью улизнуть, другой — с целью изловить. Репортер уголовной хроники — не преследователь и не преследуемый. Он лишь наблюдает за игрой в полицейских и воров и способен беспристрастно оценить логичность действий тех и других. Хороший репортер уголовной хроники должен быть наделен острым умом, и у Проныры Нельсона он был острее бритвы.
Проныра отточил его в нелегкие годы детства, проведенного в Мутурве — трущобном районе Найроби. Выбор был прост: либо ты шевелишь мозгами и выживаешь, либо ты недоучка и становишься жертвой местного хулиганья. Он выжил, окончил начальную школу святого Петра вблизи Мутурвы, затем среднюю школу Мангу и в довершение всего добился стипендии для учебы в Гарвардском университете.
Студенческая жизнь в Кембридже (штат Массачусетс) имела свои светлые и темные стороны. Он быстро приспособился к распорядку университетского городка, но завязать контакты с людьми в Новой Англии оказалось совсем не простым делом. Не то чтобы он не умел заводить друзей — скорее нравственная атмосфера в Кембридже конца пятидесятых годов не готова была принять черного студента, да еще из Африки. Но в конце концов он освоился, а изоляция от местного общества, на которую он поначалу был обречен как иностранец, даже придала ему внутренние силы.
Он избрал физику и математику не потому, что мечтал о научной карьере, а по тем же побуждениям, по каким выбирал для себя в драках с ребятами из соперничавших шаек самого трудного противника. Восхитительное ощущение — драться с парнем старше и сильнее тебя. Дерзкая отвага не раз выручала его, помогала покидать поле битвы победителем. Он принял вызов, вступил с физикой и математикой в схватку и вышел из борьбы с дипломом бакалавра.
По окончании колледжа он неожиданно решил получить степень магистра журналистики в Колумбийском университете. Никакой особой причины взяться именно за журналистику не было. Друзья, которые вместе с ним изучали физику и математику, находили такую перемену специальности довольно странной. Но решение Нельсона Наэты было бесповоротным. Ему хотелось немного продлить свое пребывание в Америке, и поступление в аспирантуру предоставляло благовидный предлог. Да и Нью-Йорк дал бы множество новых впечатлений. Он разослал заявление в несколько учебных заведений. Высшая школа журналистики при Колумбийском университете откликнулась первой, и Нельсон сменил Кембридж на Нью-Йорк в том же месяце, когда окончил Гарвард.
В Нью-Йорке он испытал впервые те волнения, которые выпадают на долю репортера уголовной хроники. Каждый день он поглощал газетные истории об избиениях, изнасилованиях, грабежах и убийствах.
