Ничего, все вокруг в один голос говорят, что он, Косталан, в фаворе у императора. Что по завершению пародела он поднимется очень высоко и теперь, после исчезновения мастера Хинновари и гибели расчетчика Ринтагавора, вполне может стать главным распорядителем государственных кузней. А то и младшим членом императорского совета. Вот тогда и посмотрим, кто будет смеяться последним, Зрачок Креганон! Долго ли вы усидите на своем месте, если в докладной записке новоиспеченный советник посетует на излишне активную деятельность солмаонских шпионов и саботажников? Да еще добавит, что некий высокопоставленный офицер Всевидящего Ока вместо того, чтобы бороться с ними, тратил время и силы на аресты ни в чем не повинных людей.
– Он говорит правду. С Юнари все в порядке, Косталан-са, – произнес Лебанури вполголоса, чтобы не услышал Креганон, который еще не успел отойти далеко.
– Где она? Ради Небесного Диска, скажите!
– Я не могу…
– Хотя бы намек! В Мраморном городе?
Веко едва заметно кивнул.
– В канцелярии Ока? Помогите же! Прошу вас!
Офицер молча покачал головой и только когда Зрачок скрылся за воротами, тихо добавил:
– Не имею права, Косталан-са. Могу сказать только одно – существует специальная тюрьма для личных узников Всевидящего Ока. Внешне она выглядит, как обычный особняк. Условия содержания разные, но, поверьте мне, ваша девушка действительно не чувствует себя пленницей. Впрочем, вы и сами все видели.
Он замолчал. Косталан схватил его за руку, воскликнул:
– Где этот дом, Лебанури! Скажите!
– Все, больше я ничем помочь не могу. Я и так сказал слишком много.
Из налоговой канцелярии прислали нового расчетчика – плешивого мастера Игнаури. Нелюдимый и малоразговорчивый, он молчаливо щурился на чертежи, быстро щелкал костяшками на решательной доске и выдавал результат. Втроем, вместе с мастером Енгарно, они внесли небольшие изменения в проект: чуть изменили конструкцию заслонки, добавили целых два запорных механизма, чтобы впредь не допустить аварии, подобной той, самой первой. Вместо пускового желоба Косталан решил приделать рабочую камеру с двумя толкателями. Когда выпущенный на свободу пар сдвинет первый, второй встанет на освободившееся место. Следующая порция сдвинет и его, одновременно возвращая назад первый толкатель. И так – до тех пор, пока не погаснет огонь в топке или не закончится вода.
Чтобы ускорить работы, Косталану выделили еще людей. Теперь на строительстве пародела трудилась бульшая часть всех работников государственных кузней. Лишь один орудийный двор лениво ковырялся со старыми бомбардами, подготавливая поврежденные пушки к переплавке. Зато на главной площадке дым, что называется, стоял стеной, потные литейщики, голые по пояс, несмотря на осеннюю сырость, плавку за плавкой отливали части нового котла.
Зима наступила сразу, как будто решила показать всем, кто теперь в Соцветии полновластный хозяин. После почти целого оборота бесконечных осенних дождей выглянуло солнце, но не успело ни прогреть, ни хотя бы подсушить грязный чавкий кисель, в который превратилась земля – на следующий день ударили холода. Глина немощеных проулков, круто, как у хорошего гончара, замешанная сапогами, копытами и колесами повозок, разом затвердела, улицы исчезли, обернувшись нагромождением ухабов и колдобин. Шлифованные камни мостовых покрылись ледяной коркой – на радость детворе и на проклятия взрослым. Даже лужи промерзли до дна – явление для Соцветия и вовсе небывалое.
Жрецы предсказывали, что зима в этом году будет долгой и морозной – мол, из-за влияния Небесного Диска, мир отойдет на большее расстояние от Солнца, чем обычно. Но кто внял их увещеваниям? Кто утеплил дом, прикупил на торгу северные меха или озаботился заготовкой дров? Хватило бы на еду семье, а до холодов еще дожить надо!
Солнечные редко ошибаются, им верят, благодарят дорогими подношениями, но столь резкого наступления зимы никто в городе не ожидал.
Дрова на рынке подорожали почти втрое, став не по мошне Глиняному и Бамбуковому кварталам. Император, да продлится вечно его правление, приказал раздать две дюжины огромных подвод с хворостом. Этого бы все равно не хватило, но, по крайней мере, помогло бы людям пережить непривычный холод. Распорядитель государственных складов почему-то разгрузил хворост ночью, у Водовозной площади – работа закончилась только под утро. Бронзовое било созвало людей к огромной куче топлива: подходи, бери, кто сколько унесет! В это время мужчины уже ушли на службу, дома оставались только жены и дети, а много ли они смогли поднять? Но бобылям и того не досталось – куча иссякла подозрительно быстро, задолго до того, как они вернулись с работы. Знающие люди говорили: если все, что вывалили на площадь, снова сложить по подводам – и на полтора десятка-то не хватит, не говоря уж о двух дюжинах.
Хворост потом видели на рынке по новой, тройной, цене. Народ злословил, что складскому распорядителю хватит теперь на седьмую любовницу – чиновник слыл большим охотником до плотских забав. Наговаривали, конечно. Кто знает, может, люди сами надумали распродать дармовое добро, решив, что звонкая медь все же лучше, чем дерево, которое сегодня есть, а завтра – сгорит в очаге.
Но, так или иначе, бедняки в Глиняном квартале все равно замерзали. Чтобы хоть как-то обогреться люди выбрали с берега все выброшенные морем обломки дерева. Заросли тростника в плавнях незамерзающей Арчинзеи – и те давно уже потрескивали в очагах. В огонь полетели даже зловонные кипы водорослей. Горели они плохо, все больше чадили, да и запах от них такой, что хоть на улицу нос высовывай, зато не стоили ни одного мелкого грошика.
А потом пошел снег. Морские шквалы снова принесли непогоду, окутав все побережье белым пуховым покрывалом. Порт, корабельную стоянку, дома, улицы и площади – все, даже ослепительные громады Мраморного города, завалило непроходимыми сугробами. Целая армия уборщиков с лопатами и скребками по утрам выходила расчищать улицы. К вечеру им обычно удавалось освободить от снежного плена несколько основных проездов. Утром все приходилось начинать с начала.
Но ни осенняя распутица, ни морозы, ни снегопад не могли остановить работы в литейной мастерской. Лихорадочная суета теперь не прекращалась даже ночью. Над главной площадкой установили навес, а чтобы он не рухнул под тяжестью выпавшего снега, подмастерья каждое утро лазили наверх очищать его. Они же скалывали лед с дорожек – мера вынужденная, введенная после того, как один из работников поскользнулся и рассыпал по всему двору корзину с крицами. Металл подготовили для варки «супового» железа, несколькими плавками подряд очищая его от шлаков и лишних примесей. Но чушки вывалились в грязь, и осторожный мастер Енгарно приказал все переделать, несмотря на горячие протесты Косталана:
– Енгарно-ансей! Это же целый день лишней работы! Зачем? Вымоем в жгучем настое, да оботрем – и можно пускать крицы в дело!
Теперь он торопился как мог, надеясь побыстрее завершить проект. Молодой мастер все реже вспоминал о первоначальной идее – гигантского водяного колеса, движимого силой пара. Потом… Сейчас главное построить им всем этот движитель. Что стоили повышения в чинах против возможности наконец-то увидеться с Юнари, побыть с ней! Ради нее он сделает что угодно, а уже потом, когда на его стороне будут сила и власть, можно разобраться с Креганоном.
– Нет, Косталан-са, – голос литейщика отвлек его от посторонних мыслей. – Не стоит торопиться. Вы знаете, как четко отмерял старый Саригано все ингредиенты для «супового» железа. А если мы что-то упустим? Если грязь попадет в плавку?
Скрепя сердце, молодой мастер вынужден был согласиться, обозвав про себя Енгарно перестраховщиком. С того дня у них начались разногласия: опытный литейщик делал все по правилам, заставляя иногда переделывать работу нескольких дней, если находил какой-либо изъян. А Косталан гнал и гнал вперед, часто закрывая глаза на мелкие недоделки. Как и раньше, он сам проверял итоговые результаты, но критический взгляд все чаще изменял ему.
Енгарно поправлял снова и снова:
– Косталан-са, так нельзя. Вы вчера одобрили все три изготовленные полосы, но вот здесь, смотрите, явный изъян в металле. Я приказал переделать.
