все это стоит? Либо же и этот бар, и разномастные бутылки — собственность товарища Радована, по долгу службы частенько посещающего разные заграницы?..»
Студентка налила коньяк в две рюмки, поставила их на металлический поднос, а сам поднос, пренебрегши условностями, — на пол рядом с моим креслом. Видно, такие уж порядки в этом доме. Я беру с подноса рюмку, по запаху чую — отличный коньяк.
— Что ж, пейте, — приглашает она. Пригубливаю рюмку. Коньяк что надо. По тому, как юная хозяйка подносит рюмку ко рту и медленно, глоток за глотком, прихлебывает из нее, я вижу, что она понимает толк в этом деле.
— И все же я теряюсь в догадках, что вам от меня нужно, — говорит она, глядя на свет сквозь рюмку с коньяком, которую она с какою-то даже нежностью держит в руке. — Да и что я вам могу сказать? Ведь уже скоро год, как мы с ним расстались.
Вот теперь ее голос вполне соответствует ее облику — молодой, красивой, полной сил женщины.
— Отчего вы расстались?
Она отзывается не сразу. Выпивает до дна коньяк, задумывается, взгляд ее устремлен в пространство. Кристиан Лукач наверняка не раз пытался закрепить в рисунке это ее отсутствующее выражение… И вообще — у нее лицо, которое само просится па бумагу, на холст.
— У любой вещи на свете есть начало и есть конец. Наша любовь не была исключением из этого всеобщего правила, — говорит она, и я понимаю, что этим и ограничится ее объяснение.
Она по-прежнему не глядит на меня. Ждет, что я отвечу. Я пытаюсь говорить с ней как можно более дружески, тепло, избегая официального тона.
— Речь идет о любви, стало быть, не о вещах, а о чувствах…
— Не придирайтесь к словам.
— И все же это не объясняет, отчего вы расстались. И расстались ли вы друзьями или… или чужими людьми. — У меня едва не сорвалось с языка «врагами».
Но она догадалась и резко оборвала меня:
— Вы слишком далеко заходите!
Ни следа недавней ее растерянности и печали!
— Хорошо. Давайте в таком случае не выходить за пределы вполне конкретного факта: Кристиан Лукач, один из лучших студентов в институте и ваш… ваш возлюбленный, покончил жизнь самоубийством.
— А ведь я могу вам указать и на дверь, — перебивает она меня раздраженно.
«Она недалека от истины, — соглашаюсь я про себя. — Это ее законное право — выставить меня вон. И мне ничего не останется, как убраться. Мне нечего ей возразить».
Она встает, вновь подходит к бару, возвращается с бутылкой коньяка в руке. Наполняет наши рюмки — стало быть, раздумала гнать меня взашей. Свою рюмку она выпивает одним духом.
— Ну что ж, товарищ, если вы так уж настаиваете… Мы расстались с Кристи потому, что в один прекрасный день я поняла, что не люблю его. Ведь и такое пока случается в нашей жизни, не так ли?
Алкоголь заметно ее возбудил. Это меня беспокоит: потом она сможет сказать в свою защиту, что, дескать, не помнит, что говорила прежде, поскольку выпила лишнего… Я ловлю себя на том, что именно так и подумал про себя: «в свою защиту…» С какой стати? В чем она виновата, и в чем я могу ее обвинить?!
Я соглашаюсь с ней:
— Да, вы нравы. В жизни бывает и так.
Взгляд Петронелы теперь холоден, далек, словно между нею и мною непреодолимая преграда.
«Милая барышня, — говорю я ей мысленно, — если вы думаете, что этот ваш взгляд заставит меня отступить, вы ошибаетесь».
— И все же, как именно вы расстались?
— У него дома, в постели, после ночи любви. Вам нужны и подробности?!
С каким удовольствием я влепил бы ей сейчас затрещину и никогда бы, что бы со мной ни случилось потом, не пожалел об этом. Но увы, это не в моих правилах, я не могу себе этого позволить.
Я подчеркиваю еще тверже прежнего:
— Молодой человек, который был вашим возлюбленным, покончил с собой! Неужто вы не в состоянии это понять?! Повесился!
Но не по моей вине! — кричит она мне в лицо. — Если бы он решился на это из-за того, что мы расстались, то он бы сделал это восемь месяцев назад, когда понял, что ему не вернуть меня!
— По чьей же вине он это сделал? — повышаю и я голос.
— Не знаю! Откуда мне знать? — говорит она уже спокойнее. — Или же вы думаете, что он не оставил ни какого письма только потому, что ему некого было винить в своей смерти?!
«Вот еще одна точка зрения, — отмечаю я про себя, — которая стоит того, чтобы и ее принять в расчет».
— Кристи был до болезненности самолюбив, — разговорилась вдруг Петронела без того, чтобы я ее понукал вопросами. — Я не ханжа. Когда я поняла, что не люблю его, я ему об этом сказала прямо, как и водится между настоящими друзьями. Ведь мы не только не были женаты, но даже и не помолвлены. Я отдавала себе отчет в жестокости того, что делаю, но я твердо знаю, что, если бы я осталась с ним без любви, это было бы еще бесчеловечнее. Я знала, что это ранит его самолюбие, но у меня не было выбора… Впрочем, Кристи меня понял и, хотя поначалу и пытался вернуть, потом уже не настаивал на этом. Он был слишком горд, чтобы выпрашивать милости. Он понимал, что пути назад нет. Я любила другого, и он знал это.
Внимательно слушая ее исповедь, я спрашиваю себя: «Может быть, мне на этом и сосредоточиться?.. Какого рожна я вновь и вновь бьюсь лбом об эту версию о самоубийстве, когда с каждым часом становится все яснее, что речь идет о преступлении? К тому же о преступлении, совершенном с хладнокровием и изобретательностью?..» Но тут я, преспокойненько сидя в кресле с рюмкой в руке, вдруг замечаю под неприбранной постелью пару мужских домашних шлепанцев.
Но спрашиваю я совсем о другом:
— Вы еще встречались?
— Нет. Время от времени он звонил мне, узнавал, как я живу, сдала ли экзамены…
— Стало быть, критический момент был уже позади? Мне нравится, что она не уходит от ответа:
— Не знаю. Собственно, меня это уже не волновало. Я, правда, будущий врач, но почему я должна играть еще и роль чьей-то сестры милосердия?.. Я эгоистка и не скрываю этого ни от кого, это знал и Кристи с первого дня нашей любви. Теперь это узнали и вы. Если кому не подходит мой характер — скатертью дорога!
Смелая девица! — знаю я таких, подобных ей, которые ни разу в жизни даже не заподозрили в себе каких-либо недостатков! Наверняка единственная дочка у мамочки, выкормленная не материнским, а птичьим молоком. Да и папаша у нее, видимо, какая-нибудь шишка на ровном месте.
А вот мы сейчас это проверим:
— У вас есть сестры, братья?
— Этот вопрос не имеет никакого отношения к цели вашего визита!
Н-да… впрочем, она только подтвердила мою догадку. Не сводя взгляда с шлепанцев под кроватью, я спрашиваю ее:
— Ко времени, когда вы расстались с Кристианом Лукачем, в вашей жизни уже появился другой мужчина?
— Я отказываюсь отвечать на этот вопрос! — Она нагибается, берет с пола бутылку с коньяком, длинные прямые волосы падают ей на лицо, скрывая его от меня. — Выпьете еще?
Я отказываюсь. Но не могу удержаться от назидательного вопроса:
— Не слишком ли много вы пьете?
— А милиции дела нет, сколько я пью, где и с кем! Ох уж эти мне отпрыски, появившиеся на свет божий на верхних ступеньках общественной лестницы, с колыбели принимающие все жизненные блага как нечто само собой разумеющееся! Дитяти, убежденные, что им все дозволено.
Она вновь наполняет свою рюмку, отхлебывает из нее, говорит, уже не скрывая своего
