вооружения Русской, Австрийской и Французской тяжелой кавалерии в Битве при Аустерлице, а тему о простом Народе в Романе Война и Мир, развернул на
упущения, в использовании Кутузовым Артиллерии, во время Бородинской Битвы, несчастная женщина поняла что проиграла. А я еще имел наглость, несмотря на отроческий возраст, прочитать книг больше чем она. И если быть до конца честным, то в школе, я далеко не всегда отличался благонравным поведением. Например, во время написания сочинений, я любил в конце оных, выражать свое мнение по данной теме. Например в своей работе посвященной Евгению Онегину, я написал в финале, что Ленский мне не нравится и правильно Онегин его застрелил. Ну, короче отыграл я Митрофанушку, искренне после этого раскаялся в прошлых прегрешениях, и на ближайшей Литературе говоря о Пушкине, почти не касался военной тематики (разве что, десятиминутный рассказ о французских седельных пистолетах с колесцовыми замками, имеющихся у Александра Сергеевича). И в следующей постановке, по «Школе» Гайдара – старшего, я играл уже отчетливого рубаку, белогвардейского капитана Бахарева. А к нашему драмкружку был прикреплен старенький старичок из бывших Актеров. Милейшей души человек… На репетициях, первые десять минут режиссировал, а потом благостно задремывал. Меня он искренне полюбил, после наших бесед, о роли грамотного подбора оружия, для театральных постановок. И вот наступил Момент Истины. Мы начали репетировать пьесу о партизанах. Нам даже дали учебный пулемет Дегтярева, с которым должен был тусоваться Пионер – герой, которого надеялся сыграть я. Но не тут то было. Наш спектакль должны были снимать для какого-то пионерского киножурнала и по этому поводу, героическую роль доверили играть племяннику директрисы. Этот племянник кстати, в Гайдаровской Школе играл самого Аркашку Голикова. Я не выдержал и ввел в монолог Бахарева свой штришок. Фрол был достаточно мерзким существом, стучал на одноклассников и плюс отличался отменной прожорливостью, чем весьма гордился и в школьном буфете, обычно громогласно заявлял, что так голоден, что готов лошадь съесть. И когда капитан Бахарев, говорил уряднику, мол чего ты куренка несешь, давай мол чего побольше, я вставил отсебятину – там на лугу пасется генеральская лошадь, так поди зарежь ее и зажарь, иначе мы нашего гостя-оглоеда фиг накормим. Зал был в восторге, но вроде обошлось. Да-а-а, интриги процветают даже в школьном театре. И дали мне в новой пьесе, роль начальника местного Гестапо… Ну что же подумал я, вам не нравится Пампа-партизан ? Посмотрим как вам понравится Пампа – гестаповец! Я вам не дам ограничивать свой талант. Как там у Роже де Лиля – «… Кто это заводить дерзает, О нашем рабстве разговор?...» На основании своего актерского опыта (как ни как, уже две роли) я понял что главный человек в театре, это не режиссер и не критик, но зритель и надо
ориентироваться исключительно на него. Накануне, я очень удачно прочитал «Театр» Уильяма Сомерсета Моэма и на меня произвело огромное впечатление то, как Джулия Ламберт привлекла к себе внимание зрителей красной шалью. И я решил предпринять нечто подобное. Поразмыслив на досуге, я пришел к выводу, что офицер гестапо в красной шали, это не совсем комильфо, и надо придумать что то другое… и придумал.
При режиссуре было определено, что психотип моего героя, должен соответствовать персонажу Великого Сергея Мартинсона в «Подвиге разведчика», этакий гротескный трусливо-глуповатый гестаповец. Я решил пойти от обратного… Я выбрал психотип Князя Болконского, с элементами мичмана Панина. Надо сказать, что по сюжету, мой персонаж показан всего дважды. Первый раз, в начале спектакля в своем кабинете, где я злобно приказываю начать карательную экспедицию и второй раз там же в конце спектакля, когда ко мне врываются партизаны, я трусливо прячусь от них под стол, и меня утаскивают казнить. Всю пьесу, хорошие персонажи периодически поминают мои зверства, но в реале их не показывают. Ну я и решил восполнить. Вместо ружья Станиславского, у меня был пневматический пистолет, подаренный накануне старым другом родителей и до поры, до времени, скрытый мною от общественности, хотя похвастаться, ну очень хотелось (если рассказать о том. как я протащил его на сцену и спрятал в своем служебном столе - Мюллер и Берия, повесятся от зависти).
И вот наступает финал. Толпа партизан врывается на сцену, потрясая деревянными муляжами ППШ и почти настоящим Дегтяревым. Партизаны героически орут о том как нехороший я разизнасиловал и расстрелял всех подпольщиц на деревне, и вот сейчас мне – гаду фашистскому, наконец за все обломится… и тут я достаю из ящика стола большой черный пистолет. Партизаны в запале продвинулись в мою сторону еще на пару метров, и я с удовольствием всадил заряд жеваной бумаги в лоб главному Павлику Морозову. Он побледнел, закатил глаза и роняя пулемет медленно опустился на пол. Я естественно завладел пулеметом и направив его на партизан, тоном не имеющим двойных толкований, потребовал удалиться туда, откуда они видимо пришли. Несмотря на шипящее подзуживание Литературши, партизаны не спешили меня хватать, но благодаря нестерпимому ужасу, у Мадам обострились умственные способности и она набрав в зале добровольцев, кинула их на сцену помогать партизанам против фашистов. А публика была в полном восторге. Жалко, что тогда еще не вышел на экраны Штирлиц, а то бы я публично объявил бы себя оным и возглавил данное формирование. Ну вобщем под бурные аплодисменты, меня уволокли со сцены, и я стал ждать расстрела, но…
Спас меня старичок Актер. Он заявил, что Литературша плохой педагог, раз не разглядела в юном мне склонность к ролям героев, а не Митрофанушек и Фашистов. Литературша вспомнила разборку, по поводу поощрения циничным мною убийства Ленского и решила не связываться, хотя изначально вопила буквально следующее – «Сначала он над Пушкиным надругался, а теперь в пионеров стреляет». Жалко, что я по отроческой невинности, не смог понять тогда всей двусмысленности, данного замечания. А разборка по Ленскому была следующей… На Педсовет вызвали моих предков, вместе со мной естественно и после истеричного вступления Литературной Мадам, наша директриса (между прочим, большого ума женщина) спросила меня, а что я собственно имею против Ленского. И я выдал свою концепцию по данной теме…
- Онегин являлся прогрессивным человеком, ведь вот что о нем сказано у Пушкина:
Тоесть Онегин боролся против крепостничества, а Ленский и есть тот «расчетливый сосед» и стреляя в Ленского Онегин стрелял в крепостника и угнетателя народа и вообще, Демьян Бедный сравнивал Онегина с Дубровским, а Ленского нет. Преподы стали подозрительно коситься на Литературшу, и вопрос был снят.
А про Демьяна Бедного я тогда придумал. Ну а читать этого Кремлевского приживала, по фамилии Придворов толком так и не смог, не пошло.
В пионерский киножурнал, вошел только один эпизод из нашего спектакля, отгадайте какой ?
Мы напишем папе с мамой:
'Лагерь наш - весёлый самый'
(Рассказы об Артеке)
Призрак Белой Дамы
