Шофер, огромный краснолицый мужчина в кепи, посочувствовал: 'Бедняжка, вам это дорого станет', — но, поняв, что она не расположена к разговорам, включил мотор.
За одним из поворотов извилистой дороги, ведущей на перевал Жинест — название она прочла, когда они поднялись на самый верх, — она впервые в жизни увидела Средиземное море. Голубое, как на открытках, переливающееся, раскинувшееся до самого горизонта, который был чуть бледнее его, оно оказалось еще прекраснее, чем она ожидала. Дани заставила себя смотреть в другую сторону.
В Кассис, небольшой приморский городок, они приехали в половине седьмого, через два часа с небольшим после поцелуя Иуды, полученного ею на холме над Беррским прудом. По обе стороны длинной улицы по тротуару густой толпой двигались люди — босиком и в шортах или купальных костюмах. Такой толчеи не бывает даже в Париже около 'Галери Лафайет'. Шофер сказал:
'Бедняжка, здесь и в будни не протолкнешься, а в воскресенье просто сумасшедший дом'.
Дани попросила остановиться у пристани, неподалеку от разукрашенных разноцветными флажками лодок и яхт. Расплатившись за проезд, она вышла на шоссе, поставила чемодан у ног, да так и застыла, ничего не соображая от солнца и гама, но краснолицый шофер в кепи, разводя руками, сказал певучим голосом:
— Да вы не огорчайтесь, дорогая, все устроится, это уж закон.
Он еще не успел договорить, как Дани, оглядев то, что, верно, и являлось центром Кассиса, сразу же увидела знакомое белое пятно 'тендерберда' и в душе ее все перевернулось. Он стоял метрах в двухстах от нее, у пляжа, среди других машин, но Дани узнала бы его среди тысячи ему подобных, хотя бы уже по тому, как при взгляде на него забилось сердце. У нее так сжало горло, что она не могла дышать, ее охватило восхитительное чувство, своего рода благодарность ко всему: к Кассису, к морю, к солнцу, к толстому шоферу такси и к себе самой за то, что она не пролила ни слезинки и приехала прямо туда, куда следовало.
Ничего не видя вокруг, она шагала к своей Стремительной птице.
Усталость как рукой сняло, и она, словно в замедленной съемке, тихо продвигалась сквозь толщу пустоты. Машина стояла с опущенным верхом, Филипп Филантери так и не поднял его. Судя по всему, он оставил машину не из-за поломки. Дани положила чемодан на заднее сиденье и наконец внимательно осмотрелась. Перед ней раскинулась широкая эспланада, которая тянулась от пристани вдоль пляжа. Она смотрела, как люди купаются в пенистых волнах. Она слышала их смех и крики. А сам городок притулился у подножья огромной скалы, остроконечная вершина которой нависала над морем.
В замке зажигания ключей не было. Она открыла ящичек: там лежали все ключи и документы на машину. Она села за руль и несколько минут мучительно размышляла, пытаясь понять ход мыслей этого парня из Меца. У него не было денег, но он оставил ей сумочку. Угнал машину, но бросил ее через какие-то пятьдесят-шестьдесят километров. Нет, она отказывается что-либо понимать.
Возможно, в его поступках и есть какой-то смысл, но ее это больше не интересует. Может, он в своем полотняном костюме и черном галстуке сейчас где-то здесь, в Кассисе, может, он еще вернется, но это тоже ее больше не интересует. Внезапно напряжение спало, словно мягко отошла какая-то пружина в ее груди, и она вдруг увидела себя как бы со стороны, такой, какой она была здесь, вдали от дома: воровка, угнавшая машину, одинокая дура с неподвижной рукой в лубке. Дани заплакала.
— Хочешь сыграть в карты? — услышала она чей-то голос.
Она была в темных очках, и маленький мальчик, стоявший у дверцы машины, показался ей особенно загорелым. Ему было лет пять. Белокурый, с большими черными глазами, очень красивый, в синих эластичных трусиках в широкую белую полоску и красной тенниске из эпонжа, он стоял босой, держа в одной руке ломтик хлеба с маслом, а в другой — маленькую колоду карт. Дани вытерла слезы.
— Как тебя зовут? — спросил мальчик.
— Дани.
— Хочешь сыграть в карты?
— А тебя как зовут?
— Титу, — ответил он.
— А где твоя мама? Он неопределенно махнул ручкой, в которой держал бутерброд.
— Там, на пляже. Можно, я сяду в твою машину?
Она распахнула дверцу и подвинулась, уступая ему место у руля. Это был очень серьезный, степенный человечек, отвечавший на вопросы коротко и сдержанно. Однако она все же узнала, что у его отца тоже есть машина, голубая — и уж она-то с крышей! — что в воде он нашел морского ежа и положил его в банку. Он рассказал ей правила своей игры. ('Это очень сложная игра'.) Каждый получает по три карты, и тот, у кого оказывается больше 'картинок', выигрывает. Первую партию они сыграли просто так, без ставок, и выиграл мальчик.
— Поняла? — спросил он.
— Кажется, да.
— На что играем?
— А надо обязательно что-то ставить?
— Без этого неинтересно.
— А ты что поставишь?
— Я? — переспросил он. — Ничего. Это ты должна ставить. Хочешь, поставь свои очки?
Тщательно отобрав, он дал Дани три карты: две семерки и одну восьмерку.
Себе он взял трех королей. Она сказала, что так, конечно, выиграть легко и теперь сдавать будет она. Однако он все-таки опять выиграл. Она сняла свои очки и надела их ему, придерживая за дужки, чтобы они не сползли на нос.
Он сказал, что в очках все получается какое-то сломанное, ему это не нравится. Она дала мальчику вместо очков пятьдесят сантимов.
— А теперь доешь свой бутерброд.
Он куснул два раза, не сводя с Дани внимательных глаз. Потом спросил:
— А кто этот мсье у тебя в машине? Она невольно оглянулась на заднее сиденье.
— Здесь же никого нет.
— Нет, есть. Там, куда кладут чемоданы. Ты же знаешь.
Она рассмеялась, но сердце у нее дрогнуло.
— Какой мсье?
— Который спит.
— Что ты выдумываешь? Мальчик ответил не сразу. Откинув голову на спинку сиденья, он жевал свой бутерброд и меланхолично смотрел вперед сквозь ветровое стекло. Потом вздохнул и сказал:
— По-моему, он спит.
Очки
Матушка.
Однажды вечером, в Рубе, я посмотрела на ее морщинистое лицо сквозь фужер, наполненный эльзасским вином. Мы сидели в кафе, неподалеку от вокзала. Слышались гудки паровозов.
Убейте меня.
Цюрих, восьмое октября. Скоро восьмое октября наступит уже четвертый раз. И снова поезда. И снова комнаты в гостиницах. И много света!
Как это мы напевали, когда я была маленькая? 'Светлы мои волосы, темны мои глаза, черна моя душа, холоден ствол моего ружья'. Господи, что я несу.
Со вчерашнего дня я видела столько кипарисов. Прованс — сплошное кладбище. Покончив счеты со всем, я буду покоиться здесь, вдали от мирской суеты.
Гостиница 'Белла Виста', недалеко от Кассиса. На одной из улочек капля воды упала мне на лицо.
