Разговор получился долгий.
Сам Хольмберг позвонил в Роннебю, и мать Бенгта Свенссона подтвердила, что первого и второго мая тот действительно был у нее.
Выйти из тупика… снова взять след…
Наступил вечер. По радио гоняли модные новинки шведской эстрады. Уши вянут — хоть из дому беги.
Черстин не пропускала ни одной из таких передач, даже все повторения слушала по нескольку раз на дню Мартин же эту программу не выносил и называл ее «опиум для немузыкальных». Ему больше нравилась классическая музыка.
Но вечер стоял погожий, прохладный, напоенный весной и обещанием чего-то. Вечер, который медленно, неторопливо сменился ночью.
Сегодня, пожалуй, можно будет наконец-то выспаться, с надеждой подумал Хольмберг, укладываясь в постель.
И скоро действительно уснул.
Глава двадцатая
В понедельник было почти по-летнему жарко.
Не шелохнет, деревья в зеленом убранстве, магнолии в цвету, газоны уже подстрижены.
Люди с самого утра размякли от зноя и обливались потом.
Видимо, лето будет чудесное.
Но ни Мартин Хольмберг, ни Севед Улофссон почти не замечали прекрасной погоды. Только и подумали, что с утра не по сезону жарко, ходишь весь в поту.
Бенгт Турен был еще жив. Так им сказали.
Пульс по-прежнему ровный, и сердце, судя по всему, останавливаться, не намерено. Но вообще-то ему давно полагалось умереть. Врачи сами не понимали, почему он жив.
Попутно Хольмберг поинтересовался, как чувствует себя Удин. Тот уже настолько оправился от операции, что подошел к телефону.
Хольмберг коротко доложил обо всем, что случилось с тех пор, как аппендицит уложил Удина в больницу.
— Да, будь я проклят, — сказал Удин. — Слушай… Он замолчал.
— Да?
— Связь между выстрелами и вакансией достаточно очевидна. Как ты думаешь, может. Инга Йонссон оставила какие-нибудь записи? Вы проверяли?
— Нет, — честно признался Хольмберг.
— Будем копать дальше, — сказал Улофссон.
Все трое — Хольмберг, Улофссон и Вестерберг — сидели в кабинете Турена.
— На очереди Стрём, — сообщил Хольмберг. — Вернемся к списку соискателей — другого пути я не вижу. Займемся теперь Стрёмом. Он последний — то есть пятый — из счастливчиков, прошедших третий отсев. Вот его документы.
Он достал папку.
— Он с сорок второго, стало быть, ему тридцать лет. Родился в Несшё, там же кончил школу. Кандидат философией добивался этого явно долго. Особым опытом работы похвастаться не может… Одно лето был репортером, потом работал в каникулы агентом по сбору объявлений для какой-то школьной газеты. В этой справке говорится, что он несколько лет был председателем ученического совета своей школы… потом он был председателем землячества, как Эрн. А это, с точки зрения Фрома, большой козырь, если верить Эрну. Еще он был представителем землячества по связи с прессой, так тут написано, и возглавлял одно из общежитий… Парень явно старался набрать в землячестве побольше нагрузок. Диплом у него весьма пестрый, насколько я могу судить. Смотри: социология, психология, педагогика, общественные науки, статистика, общий курс техники информации и скандинавские языки… на все руки мастер.
— Слушай, — сказал Улофссон, — мне тут пришло в голову… Может, Фром оставил какие-нибудь заметки насчет этих парней? И только ли это парни? Девушек нет?
— Если ты читал объявление, то наверняка видел, что они приглашали мужчин. А что касается записей, тут вы с Удином правы. Я недавно с ним разговаривал, и он заметил, что Инга Йонссон, наверное, вела записи, только они еще не попались нам на глаза. Может, займешься этим, Ларе?
И Ларе Вестерберг отправился в контору А/О «Реклама», проверять.
Стефан Стрём жил в общежитии на углу Кастаньегатан и Сёдра-Эспланаден.
Высокий дом с голубым фасадом. Комната Стрёма была на девятом этаже.
Выйдя из лифта, Хольмберг и Улофссон отыскали на почтовом ящике у двери в коридор табличку с именем Стрёма.
Позвонили и стали ждать.
Изнутри не доносилось ни звука.
Улофссон позвонил еще и еще — безрезультатно.
В этот момент из лифта вышел какой-то парень, направился к двери и отпер ее ключом.
— Ты случайно не Стефан Стрём? — спросил Улофссон.
— Я? Нет, а что?
— Мы из полиции. Ищем Стефана Стрёма. Ты не знаешь, где он?
— Нет. Да если б и знал, ни за что бы не сказал полицейским, очень надо! — Парень с грохотом захлопнул дверь у них перед носом.
— Какого черта! — вскипел Улофссон, тщетно дергая за ручку. — Ах ты…
Со злости он нажал сразу на два звонка и не отпускал кнопки до тех пор, пока дверь не отворилась.
— В чем дело, черт побери?! — Выглянувший парень был в зеленых пижамных брюках, босиком, волосы всклокочены.
— Ты кто? — спросил Улофссон.
— Ханс Висландер, — машинально отозвался тот, сонно щурясь.
— Ты не знаешь, где болтается Стефан Стрём?
— Который час? — Парень потряс головой.
— Без четверти одиннадцать, — сообщил Улофссон.
— А-а, фу-ты, — сказал Висландер. — Я спал…
— Ага. Тебе известно, где находится Стрём?
— Нет. Понятия не имею. Черт, всего-то два часа вздремнул, и надо же — будят этим дьявольским трезвоном! Вы кто?
Он явно еще не проснулся, стоял и машинально теребил свои зеленые пижамные брюки.
— Почему ты спишь днем?
— Почему?.. Не ваше дело! Если хотите знать, я работаю ночным сторожем. Кто вы?
— Разве ты не учишься?
— Учусь. А в каникулы работаю.
— Это сейчас-то?
— Да. Кто вы? — сердито повторил он, запустив руку в спутанные черные волосы.
— Полиция. Ищем Стефана Стрёма.
— Вот оно что. Я не знаю, где он.
