Отослав работника, я развалился на удобном диване, наблюдая за тем, как Ли Мэй разбирается с электронным меню.
Неужели я втюрился в девчонку настолько, что добровольно пришел в караоке, и не просто сидеть и страдать, но ждать, когда она запоет…
Нет.
Не втюрился, и не в девчонку.
Я – влюбился.
Влюбился в самую прекрасную девушку на земле.
По экрану пробежали непонятные мне иероглифы.
Ли Мэй проверила микрофон, отрегулировала громкость.
Начался красочный клип – что-то про школьную любовь, как я понял. Симпатичный паренек пел задушевно – судя по выражению его лица, но слышно его не было: комнату заполнил поначалу тихий и вкрадчивый, но мало-помалу крепнущий голос Ли Мэй.
К концу клипа она вошла во вкус. Пела, совершенно позабыв про меня, прикрыв глаза, не глядя на возникающие на экране иероглифы, не следя за коллизиями клипа, а там – безутешно рыдал симпатяга- парень, в то время как его подруга уезжала на велосипеде с другим.
Я не знаток женского вокала, но, слушая Ли Мэй, вдруг поймал себя на том, что наслаждаюсь ее пением. Куда лучше слушать звонкий девичий голос, тем более – своей любимой, чем мужской, пусть и певца-профессионала. Поэтому, сидя в позе отдыхающего барина, я покачивал ногой в такт музыке и смотрел то на экран, то на Ли Мэй.
Следующий клип оказался песенкой задорных близняшек-азиаток в морских костюмчиках о том, как хорошо быть маленькой девочкой. Я улыбался: Ли Мэй, сидя на диване рядом со мной, умудрялась пританцовывать ногами и размахивать руками.
Потом на экране облетала цветами вишни весна, а красавица в кимоно томно сидела у очага – как оказалось, Ли Мэй могла петь и по-японски.
– Но я умею только петь, а говорить – совсем чуть-чуть. Только то, что выучила из аниме, – пояснила она, выбирая новый клип.
– Кстати, кое-кто обещал мне спеть «Подмосковные вечера», – напомнил я ей.
Она оторвалась от монитора, взглянула из-под челки:
– О боже… Ты и впрямь все помнишь.
– Я же…
– Лаоши-и-и! – протянула она, передразнивая и меня и себя. – Ну, хорошо. Только это старая песня. Сейчас поищу…
Тонкие пальцы забегали по дисплею.
– Послушай, я хотел узнать, – сказал я, пользуясь паузой. – А почему, пока мы тут сидим, к окошку в двери уже раз пять, наверное, подходили служащие и смотрели?
– Ну… это всегда так. Чтобы… – Она явно смутилась. – Некоторые могут заниматься тут чем-то неприличным, а по правилам – нельзя. Вот и проверяют.
– Неприличным – это чем?
Я изобразил непонимание.
– Не разыгрывай меня. Ты же прекрасно понимаешь, чем.
В эту минуту за окошком промелькнул очередной служащий. Приблизив лицо вплотную к стеклу, всмотрелся и отошел.
– Вот, нашла!
Ли Мэй вопросительно посмотрела на меня.
– Правда, хочешь послушать?
Я кивнул.
К моему удивлению, на экране появились силуэты разведенного Дворцового моста и шпиль Петропавловки на фоне сиреневого вечернего неба.
Заиграла знакомая мелодия, побежала полоска, закрашивая иероглифы синим. Я узнавал виды Петербурга, перемешанные с московскими: Зимний, Кремль, фонтаны Петергофа, храм Василия Блаженного, Спас на Крови, Большой театр…
Ли Мэй старательно пела по-китайски, с интересом глядя на экран.
По моим расчетам, с минуты на минуту к нам в окно должны были снова заглянуть. Я поднялся, подошел вплотную к двери и вжался лицом в стекло, так, чтобы нос задрался на манер свиного пятачка. Услышал, как озадаченно сбилась с мелодии Ли Мэй, но все же продолжила петь.
Расчет оправдался: не простоял я и минуты, как с другой стороны узкого окна показался белый силуэт служащего. Машинально он приник к стеклу, пытаясь заглянуть к нам, но все, что смог увидать, была сплющенная физиономия лаовая. Не знаю, закричал ли он, но отшатнулся резво, аж подпрыгнул.
Я отбежал к дивану и уселся, как ни в чем не бывало. Спустя пару секунд к нам в дверь постучали и зашли сразу два работника. Ли Мэй бросила микрофон на диван и, хлопая себя по коленям, хохотала, сквозь смех, извиняясь перед персоналом.
Служащие, покивав, исчезли.
– Я уж начал думать, они нас выгонят.
Я обнял Ли Мэй, поцеловал в шею.
Она шутливо оттолкнула меня.
– А ты, оказывается, хулиган.
– Да, я такой, – напустив побольше самодовольства, важно кивнул я. – Не знаю, как там насчет Льва и кому с ним тяжело, но вот с хулиганом тебе придется повозиться, перевоспитывая.
– Ну, нет… Если твоя мама не справилась, то куда уж мне… Скажи, а на уроках своих ты тоже хулиганишь? Или там ты другой – в костюме, рубашке, при галстуке? Может, даже в очках?
– Да, на урок я надеваю строгий костюм, очки, еще для солидности – накладные лысину и живот. И прицепляю бороду, как у Маркса, мы же с ним одного зодиакального знака. Правда, сейчас борода висит на балконе, проветривается. И там, кажется, поселились ласточки и мыши… Смотри, они к нам до сих пор не заглянули после этого, – кивнул я на дверь.
– Ты их напугал, у них стресс.
Ли Мэй взглянула на часы.
– Пора. Я уже и напелась и насмеялась. Надо ехать в кампус.
Я взял ее за руку.
– Постой.
– Что? – насторожилась она.
– У тебя чудесный голос. Мне действительно нравится, когда ты поешь.
– Я не верю тебе!
Весело тряхнула челкой.
– Ты врун и хулиган. Ты же говорил, что ненавидишь караоке.
– Это я тогда врал. А сейчас – говорю правду.
Перед моим носом задвигался, будто маятник метронома, ее указательный палец.
– Нет уж, товарищ Мао, на этот раз ты меня не проведешь.
Вдруг она посерьезнела.
– А вообще… Я бы хотела, чтобы ты меня не обманывал, даже в шутку. Ведь я китаянка, а значит, очень наивная и доверчивая девушка. У нас принято верить мужчине…
На этот раз уже я изобразил пальцем движение метронома.
– Даже не пытайся меня на это купить. Я все же не турист и несколько лет прожил в Китае.
Мы оба рассмеялись.
– И все же… Скажи, ты действительно любишь меня?
– Да. Я люблю тебя. Хочешь, скажу тебя по-китайски?
Она кивнула.
– Во ай ни.
Ли Мэй порывисто обняла меня. Поцеловала.
