и заодно послушать детей, как он их про себя называл, а они все говорили, перебивая друг друга, и смеялись над своими воспоминаниями, и задумывались над словами друг друга, и пытливо стремились вызнать, что же делали все это время он и она друг без друга.
– Как ты думаешь, случайно вы встретились с папкой, или это провидение привело тебя сюда? – говорила она и тут же торопилась сравнить его ответы с тем, что в эту минуту думала сама.
– В случайности я не верю, – отвечал Ян, – но провидение не водит людей по базарам и ярмаркам, это я знаю точно.
– Почему же? – улыбалась она.
– Потому что моя нынешняя дорога для меня настолько необычна и неожиданна, что скажи я себе, где я буду в это время год или два назад, я бы ни за что не поверил, – отвечал он, и они тут же, словно по обоюдному молчаливому согласию, переводили тему и говорили обо всем, что только в голову могло прийти.
В самом начале беседы Ян обмолвился, что идет с товарищами по делам, чуть не сказав по привычке «по своим надобностям». Ему показалось, что Рута почувствовала, как многого он не договаривает, но она не настаивала, лишь иногда на минутку замолкала, задумчиво глядя на него, и тогда он начинал разливаться соловьем, мучительно желая рассказать ей все, и чтобы она сказала, что на самом деле ничего страшного, и он не сошел с ума, и такое бывает… Коростель с удивлением отметил, что прежде любопытная и надоедливая почемучка теперь не задавала лишние вопросы касательно его нынешних дел, но малюсенькими, еле ощутимыми паузами, прежде чем продолжить разговор, дает ему, Коростелю, понять, что она прекрасно чувствует: ты не хочешь об этом говорить, ну и давай не будем, если тебе это неловко или неприятно.
Наконец родители позвали их в дом: тетка Гражина испекла любимые у литвинов блины из картофеля – толстые и длинные, как огурцы, с поджаристой корочкой, как большие продолговатые пирожки. Ян помог Руте собрать со стола чашки и блюдца и хотел было уже под благовидной причиной отпроситься в конец сада – чаю он выдул немало, во многом благодаря вкуснейшему варенью из желтых слив и мелких яблочек, сваренных прямо с косточками и хвостиками. Но Рута улыбнулась, жестом остановила его и вдруг подошла к нему близко-близко, так что Ян даже ощутил теплый и сладкий, как будто бы тоже яблочный, запах ее светлых волос.
– Янек, – тихо сказала девушка и как-то робко, неуверенно улыбнулась, заглядывая снизу ему в глаза.
Коростель вдруг ощутил, как сердце у него забилось сильно-сильно и словно бы подкатило к горлу, так что опять перехватило дыхание.
– Обещай мне, пожалуйста, что ты теперь никогда больше не исчезнешь так… так надолго, – быстро пролепетала Рута.
– Конечно… обещаю… Рута, – пробормотал Ян, и в ту же минуту, когда он мучительно соображал, что бы еще прибавить для пущей убедительности, чтобы ее успокоить, девушка неожиданно приподнялась на цыпочки и, быстро положив ему руки на плечи, поцеловала его, да не в щеку, а в губы. Коростель одновременно от неожиданности открыл рот и был награжден крепким и сладчайшим поцелуем молодой и здоровой девушки, на мгновение прильнувшей к нему всем телом. Губы ее, как потом вспоминал Ян, были теплые и мягкие, и запах дыхания девушки неожиданно для теплого летнего дня напомнил Коростелю сладкий аромат крепкого русинского красного борща в морозный зимний день. Ян замер, пораженно глядя на Руту, а девушка уже упорхнула в дверь с блюдцами и чашками, откуда сразу же раздался жестяной грохот и заливистый смех – дочка Юриса с разбегу налетела на пустое ведро из-под воды, которая отстаивалась тут для полива ягоды.
– А где Янку? – послышалось из раскрытой двери добродушное гудение дядьки Юриса.
– Я здесь, – преувеличенно бодрым голосом откликнулся Коростель и, захватив остатки посуды с садового столика, пошел в дом. В саду оживились притихшие было от близости людей пичуги, прошелестел вечерний ветерок, и только в боковом окне дома неподвижно застыла тетка Гражина. Она все видела и теперь молча смотрела на садовый столик, задумчиво теребя краешек расшитого цветами черного платка, наброшенного на острые, худые плечи.
ГЛАВА 8
СИЛА ДРЕВЕС
Хлебосолы Паукштисы были отменные, и Яну даже пришлось тайком ослабить ремень на штанах – уж больно сытные были картофельные блины. Уже порядком отвыкший от домашней пищи, Коростель быстро наелся и отяжелел. Когда пришла пора прощаться, Руте срочно понадобилось забежать к знакомым, и Ян вызвался проводить девушку, а Юрис и Гражина взяли с Коростеля обещание непременно зайти к ним утром, прежде чем он с товарищами покинет морской форпост. Хозяин многозначительно намекнул, что его жена позаботится о том, чтобы их вещевые мешки не были пусты, и от себя пообещал доброго яблочного вина, которое он упорно называл сидром. Коростель сердечно поблагодарил гостеприимных земляков, и они с Рутой отправились в город.
Девушка не подавала виду о том, что произошло в саду, но упорно выспрашивала Яна о том, куда он идет, с кем и зачем. Не ожидавший такого напора и живейшего интереса с ее стороны Ян поначалу отнекивался и отшучивался, однако затем искренняя симпатия к девушке и в немалой степени выпитое вино развязали ему язык, и он в общих чертах рассказал Руте о том, куда он идет с друидами, благоразумно опуская, впрочем, наиболее невероятные подробности их путешествия. Рута слушала внимательно, не перебивая, а в тех местах, где Коростель особенно путался, стараясь оградить девушку от магической неразберихи и примеров удивительного волшебства, которое открыли в его нынешней жизни друиды, качала головой и принималась выспрашивать его, дергая за ниточки его повествования с других сторон. Коростелю почему-то даже начало казаться, что Рута поверила бы всему, что с ним произошло за эту весну и лето, но он боялся породить в ее душе страх и смятение от того, что такой привычный ей мир в уютном доме с заботливыми родителями в ярком и шумном приморском городе окажется всего лишь внешней оболочкой, тоненькой, хотя и яркой кожицей, под которой скрывается странный и на вид не очень-то и съедобный плод, который откуда ни возьмись вдруг вылез из земли на огороде, заслонив собой привычную зелень лета. С другой стороны, Коростель вдруг почувствовал, что тот кусок жизни между их детскими играми и его нынешним странным бытием словно испарился и будто бы совсем не было того времени, когда Ян мерз в походах и месил промокшими ногами дорожную грязь лихой военной годины, а семья Паукштисов скиталась в поисках своей новой родины. Они шли по темным прохладным улицам, говоря и споря, советуясь и перебивая друг друга, обрывая на ходу листья тополей и любуясь каштанами и кленами, которыми зарос приморский город. Уже несколько раз они доходили до конца квартала торговцев, где стоял дом Паукштисов, и возвращались, провожая друг друга и пока еще только где-то в глубине души не желая расставания и одновременно не желая признаться в этом друг другу. И когда пришло время уходить, Ян все еще стоял у дверей дома, отныне открытого для него, а в дверях словно застыл, не желая таять, образ Руты, прощально машущей ему рукой. В доме было темно, очевидно, девушка не желала беспокоить родителей,
