лохмотьями коры, словно она была свита из нескольких прутьев. Толстый побег уже начал обвиваться вокруг стражника, принимая форму его тела. Он сорвал обрывок ветви и яростно изрубил ее топором, словно это была ядовитая змея. Короткий обрубок несколько раз бессильно качнулся из стороны в сторону и, втянувшись в грязно-зеленую лужицу, исчез в земле. Пострадавший стражник, чертыхаясь, поправлял свою одежду, отряхиваясь от грязных и влажных чешуек коры и поминутно сплевывая. Он отошел от дерева на почтительное расстояние и теперь посматривал на него злобно и настороженно. Травник застыл с обнаженным клинком возле Молчуна, Ян остановился за его спиной, а Март, стоя за деревом, уже держал в руках дымящую ветку, на конце которой пробегали маленькие язычки пламени. Только Эгле во время борьбы с дубовым щупальцем оставалась возле Молчуна; дерево, казалось, не имело против нее ничего, но и немого друида отпускать не собиралось. По лицу девушки все видели, что ветви продолжают сжимать свою страшную хватку.
– Может, навалимся все сразу? – неуверенно проговорил один из стражников, тот, что был с алебардой. Симеон быстро глянул на Эгле, та отрицательно покачала головой, и друид кивнул. С минуту он смотрел на синеющее лицо товарища и затем махнул рукой Марту, одновременно сделав шаг назад. Молодой друид опустился на корточки на безопасном расстоянии от могучего ствола и сунул горящую ветвь в его основание. Тут же из ствола выскочило несколько коротких уродливых веток, которые попытались захватить руку Збышека, но друид ловко увернулся и вновь прижал горящую палку к дубовой коре, откуда сразу повалил седой дым.
– Воткни в трещину! – громко крикнул Марту Коростель. Он увидел в стволе недлинную, но глубокую щель, куда вполне можно было забить острый факел, но Март отчаянно замотал головой, внимательно следя за качающимися черными щупальцами.
– Сила идет не от огня, – хрипло пробормотал Травник, делая кинжалом качающие движения, словно завораживая дерево. И добавил, пропуская Коростеля, который попытался выбраться из-за его спины: – Збышек пытается говорить с дубом. А огонь – только проводник его Силы.
Ян мысленно содрогнулся, пытаясь представить возможный ответ злобного дерева, и вдруг Март вскочил на ноги, чуть покачнулся, глаза его закатились, и он упал. В ту же минуту две или три ветки обхватили сапог Марта и потащили его к стволу, из основания которого у самой земли полезли новые хищные побеги. Збышек, похоже, лишился чувств, но, по счастью, его рука, согнувшись в локте, зацепилась за упругий стебель в остатках какого-то чахлого куста, оказавшегося на пути. Травник и Ян ринулись наперерез, но их остановило резкое восклицание девушки. Эгле быстро повернулась к людям боком и теперь стояла, плотно прижимаясь к стволу всем телом. Ошеломленному Яну показалось, что затылок девушки вдруг полностью погрузился в морщинистую кору дерева, или это просто в стволе было углубление, и правнучка Верховной Друидессы нашла его, почувствовав интуитивно, что здесь ее мысли будут ближе к сердцу ожившего дуба. Эгле сказала нараспев несколько непонятных слов и неожиданно тихо запела. На шестом или седьмом слове зашумела листва в дубовой кроне, и она продолжала шуметь, то усиливая шелест, то стихая, как морской прибой, но непонятно было, соглашалось дерево с Эгле или же упрямо спорило с девушкой, не желая поддаваться ее уговорам. Мелодия была монотонная, с редкими и оттого неожиданными интервалами, и во время этих скачков листья на мгновение утихали, но затем принимались шуметь вновь.
Неожиданно Ян почувствовал какое-то движение на своем теле, словно под одежду забрался большой жук или лесной слизень. Он машинально провел рукой по бедрам, борясь с желанием прихлопнуть возможного непрошеного гостя, и ощущение медленно ушло, словно бы улеглось, приняло чью-то форму и затихло в ней. Травник ободряюще кивнул Коростелю и сделал осторожный шаг к дереву, которое Эгле баюкала своей колдовской песней. Март открыл глаза, но лежал неподвижно, не делая никаких попыток освободиться. Даже Молчун затих, дыхание его стало ровнее, из него исчезли хрипы, но оно по-прежнему было тяжелым и каким-то разорванным – от вдоха до выдоха друида иногда тянулась целая вечность. Травник сделал еще шаг, и в его руке вновь тускло блеснула сталь кинжала. В ту же секунду за его спиной выросли оба стражника, лица их одновременно выражали и страх, и решимость. А Эгле все продолжала негромко петь, петь огромному дереву, внезапно проснувшемуся от своего вечного покоя по чьей-то злой и расчетливой воле. Сейчас дерево было полно не только своей извечной силы бурлящего сока, безудержного цветения и сладкой, хмельной зрелости. Теперь в нем проснулась Сила Древес, та, что дремлет испокон века под толстой корой, в твердом стволе, упругих ветвях и притворной мягкости листьев. Сила, пробудить которую под силу только жрецу Леса, либо кому-то, превзошедшему его в тайном Знании. И дерево чувствовало в себе эту древнюю силу и злобно сопротивлялось попыткам Эгле и друидов загнать ее обратно, в узкие и прочные клетки сочной зелени, рыхлой сердцевины и твердой, как камень, коры.
Збышек разогнул ветви, окрутившиеся вокруг его ноги, и осторожно отполз назад. Эгле все пела заговор, и на каком-то из слов или поворотов мелодии Ян вновь почувствовал неприятное движение на его теле, словно это было нервное сокращение мускулов, только во много раз сильнее. Внезапно девушка прервала пение и удивленно протянула к Коростелю руку. Одновременно с жестом Эгле две или три ветви-щупальца, охвативших Молчуна, неожиданно разогнулись и потянулись в сторону Яна. Он машинально отступил, инстинктивно положив руку на пояс, где был нож, и вдруг почувствовал мягкое прикосновение чего-то бархатистого. В то же мгновение Ян с криком отдернул руку: из кожаного футляра, в котором покоилась старая дудочка, подаренная ему когда-то немым друидом, выглядывал нежно-зеленый росток.
– Что это? – удивленно воскликнул Коростель.
– Я… я разбудила его, но не того… другого… – ошеломленно проговорила Эгле, оторвавшись от дубового ствола. Он был корявый, но ровный, без выемок и углублений. Ян потер лоб, отгоняя наваждение, а девушка уже подошла к нему. Ни слова не говоря, она протянула руку к дудочке, и Коростель осторожно снял разбухший, шевелящийся кожаный футляр. Ян уже понял, что ожило в нем, но сейчас зеленый росток, уважать который его приучили друиды за время их похода, казался ему опаснее самой ядовитой змеи. Сила дерева, скрытая в отполированной палочке с отверстиями, была столь велика, что распустилась шнуровка, связывающая футляр, и из него настойчиво лезли все новые и новые молодые листочки. Девушка двумя пальчиками взяла дудочку за кончик и жестом фокусника быстро вытянула ее из кожаного плена. Март даже присвистнул, Травник нахмурился, а Ян вместе со стражниками остолбенели.
Дудочка Молчуна, которую он когда-то смастерил Яну на одном из долгих лесных привалов, вся была покрыта тонкими веточками, усеянными мягкой и одновременно шершавой листвой, как это бывает с некоторыми деревьями под летним солнцем. Ян столько раз использовал этот бесполезный музыкальный инструмент для чистки сапог и прочих столь же важных дел, что дерево потемнело, и было уже невозможно определить породу древесины, из которой ее выстрогал немой друид. Правда, с того дня, как Эгле удалось извлечь из нее звук, уважения у Коростеля к странной дудочке прибавилось, а теперь оказалось, что в ней скрывались и другие удивительные свойства.
– Что это все означает, пресвятой Доминик и дюжина его сестер? – хриплым голосом спросил стражник, которого звали Жигмонт. Он поминутно облизывал пересохшие губы, которые после его опасного знакомства накоротке с ожившим дубом слегка тряслись.
– Вы же зовете нас лесными жрецами, – заметил Март. – Под песню Эгле пробудилась сила жизни в этой дудочке. А ты, старина, держись покрепче за свое топорище.
При этих словах оба стражника от неожиданности чуть не выпустили из рук свое боевое оружие, но, к
