Но оцепенение неожиданно спало, он очнулся и стал медленно поднимать руку, чтобы, если и не ухватить журавля за крыло или длинную шею, то хотя бы успеть отвести этот смертоносный удар. О том, почему на него нападает сейчас эта страшная птица, почему она все время неуклонно приближалась к нему в его снах, чего она от него хочет, Коростель думать не было времени. Все – потом, после того, как он остановит страшный, неминуемый удар. Журавль медленно отвел голову назад, не спуская с Коростеля напряженных влажных глаз. Сейчас он ударит, понял Ян! Но уловить стремительное, молниеносное движение птицы Ян все-таки не успел…
Коростель очнулся, когда почувствовал на себе пристальный взгляд. Ведьма остановилась и буравила его пронзительными глазками, почуяв в нем какую-то слабину. Ян резко и упрямо мотнул головой, отгоняя наваждение, и махнул старухе рукой – вперед, мол, не останавливайся. Клотильда отчетливо скрипнула в тишине несуществующими зубами, вновь что-то проворчала себе под нос и тронулась в путь.
Мало-помалу дорога вывела их к берегу моря, и дальше эта странная пара зашагала уже по мокрому песку, из которого кое-где торчали коряги и выглядывали гладкие бока завитых раковин. За ними тут же увязалась какая-то мелкая пичуга. Она вилась над ведьмой и Коростелем, тревожно покрикивая, словно о чем-то предупреждая. Но им не было до нее дела, и птица скоро отстала. Понемногу стало смеркаться, и с моря ощутимо потянуло холодом и сыростью. Но Коростелю было жарко, он даже вспотел, и вряд ли тому причиной была быстрая ходьба.
ГЛАВА 4
СОН КУКЛЫ
– Ну, вот ты уже и почти поправился, Йонасик – радостно засмеялась Рута, видя, как Молчун управляется со старой засохшей яблоней. Он аккуратно обрубал, а где и просто обламывал отжившие свой век сучья. Второй день стояла холодная, особенно по летнему времени, погода. Ветер дул так, что с верхних ветвей на дом Паукштисов всю ночь сыпались крупные недозрелые яблоки, барабаня по крыше и мешая спать. А поскольку этого долго шли дожди, можно было поверить словам соседа, дядьки Римаса, который каждый день твердил, что лето уже кончилось, тепла больше не будет, и пора готовить сани, следуя старинной, но всегда верной пословице. Отец Руты, торговец Юрис только посмеивался, слыша такие слова из-за соседского забора, но дочь все чаще замечала на отцовском лице озабоченность, которую тот тщательно старался скрывать. Поэтому, когда молодежь вздумала прогуляться к морю и, если повезет, немного покататься на лодке у берега, отец благодушно согласился.
Ему нравился крепкий, спокойный и молчаливый Йонас, и Юрис уже несколько раз вздохнул при мысли, что-де, умей парень говорить – в невестах отбою бы не было. А, может, не было бы и так, рассуждал он, провожая взглядом дочь и плотно сбитого, уверенного в себе парня, который, если верить Янеку, тоже был из этих лесных волшебников – друидов. Об этом народе слухи в городе ходили разные. А раз так, то мог бы и наворожить семье богатства, а жене и детям – здоровья! О себе Юрис никогда особенно не задумывался и привычно переносил эти взгляды и на других своих знакомых, среди которых, если верить добряку Юрису, были только одни сплошь достойные люди. С таким и дочь не страшно отпустить, размышлял торговец. Вот только еще окрепнет немного – и, глядишь, уплывет искать друзей-приятелей, которые из моря еще не возвращались. А Янек обещался непременно навестить их. Конечно, не их, это понятно, усмехался лысый хитрец, а дочку, красу его ненаглядную, дитятко единственное, в котором он души не чаял. Юрис всегда считал Руту папиной дочкой, и если Гражина хорошо знала женскую судьбу и была готова к тому, что однажды дочь покинет дом, то отец мечтал, что их будущий зять окажется умный да работящий. Глядишь, и приживется у них, будет подмогой, а потом можно ему и дело передать, в верные руки. Да и достаток останется в доме, практично думал отец, лаская взглядом стройную тонкую фигуру Руты, которая весело что-то рассказывала Молчуну. Немой друид поминутно кивал головой, не то из вежливости, не то ему действительно было весело и интересно идти рядом с этой красивой девушкой и слушать ее беспечную болтовню. Наконец, они завернули и скрылись из виду, и Юрис пошел обратно в дом. Упрямый ветер снова усиливался, и простужаться было нельзя – на носу очередная ярмарка, а его уже давно собирались избрать цеховым старшиной мясных рядов.
Молчуну нравилась Рута. Умная, рассудительная, а главное – одаренная капризной женской судьбиной неяркой балтийской красотой – прохладной, но не холодной, скромной, но полной столь глубокой, какой-то нутряной женственности. Конечно, он сразу подпал под ее обаяние и порой ловил себя на мысли, что завидует Коростелю завистью всех мыслимых цветов и оттенков. К тому же девушка выходила раненого Йонаса, а он, как всякий увечный человек, испытывал обостренное чувство благодарности к тому, кто проявил о нем такую искреннюю заботу. Но Молчун был от природы очень добрый человек, и все свои мысли держал глубоко внутри. Он боялся даже виду подать, как нравится ему его спасительница, толстой косе которой, наверняка, должно было завидовать все женское население морского форпоста. И теперь он просто радовался как ребенок, шагая рядом с этой милой девушкой, которая изредка касалась его локтем, и этого ему, наверное, было уже достаточно.
На берегу, за рыбацким поселком, куда они добрались за каких-нибудь полчаса, весело болтая в лице Руты и изредка смущенно улыбаясь в лице Йонаса, ошивался старый знакомый семьи Паукштисов – дед Стучка. Это был владелец на удивление крепкой и добротно сколоченной лодки, которая пользовалась на побережье заслуженной и почти волшебной славой. На этой лодке дед много раз выходил в шторм, и трезвый, и по пьяному делу, и его лодка неизменно привозила его обратно на берег, как старый конь, который не только борозды не портит, но и хорошо знает дорогу в родное теплое стойло. Бывало, рыбаки все как один сидят дома, чинят сети, играют в карты и на берег и носа не кажут, а дед Стучка уже кладет весла в лодку, готовясь выйти в неспокойное море. Добрый мужик Юрис не раз выручал деда, когда Стучка сидел на мели, и ему не помогала даже его верная лодка. Он неоднократно ссужал его и деньгами, и продуктами, и никогда не считал долгов. Зато дед очень любил Руту, и у него всегда был припасен маленький гостинчик для дочери «ха-а-а-рошего человека», как он всегда называл ее отца.
Вот и сейчас он по-родственному сунул Руте в кармашек платья на груди причудливую плоскую раковинку, стариковски пошутив, что скоро у городских девчонок можно будет в этих местах целые булки мягкого хлеба прятать, и никто их и не заметит. Шутка основательно вогнала бедную девушку в краску, но Молчун немедленно выручил вспыхнувшую скромницу, покрутив двумя указательными пальцами у своих ушей. Увидев, что Молчун не одобрил соленую остроту замшелого деда, та немного успокоилась. Впрочем, долго обижаться на старого Стучку Рута не умела, и к тому же бывают шутки, которые всем на свете девушкам, несмотря на их деланное возмущение и бурные протесты, в общем-то, нравятся. Поэтому, когда Рута, делая вид, что все еще дуется, попросила у старика его лодку немного покататься, Стучка с радостью согласился. Для этого ему даже не нужно было оценивать стоящего с ней рядом молчаливого молодого человека приятной наружности; Стучка знал, что Рута – приморская девица, и неоднократно уже убедился, что с веслами и лодкой дочка мясного торговца обходилась легко и сноровисто. Да и как иначе, коли ты – дочь такого «ха-а-а-рошего человека», коим, без сомнения, был ее папаша Юрис, дай бог ему здоровья и достатка.
Заключив таким образом мир, Рута полезла в лодку и быстро вычерпала из нее кружкой целую лужу просочившейся забортной воды. Когда она вытерла дно насухо подвернувшейся под руку тряпкой, которая вполне могла быть и рубашкой отчаянного покорителя штормов и пенных кружек, Молчун легко толкнул лодку по влажному песку. Пропахав неглубокую борозду, лодка съехала в воду и остановилась, плавно покачиваясь в пене слабого прибоя. Йонас запрыгнул в лодку, мягко, но решительно забрал у Руты весла, приналег на них, и «стучкина лошадка», как за глаза прозывали дедову лодку соседи-рыбаки, быстро заскользила по волнам. Прогулка предстояла быть веселой и приятной, и девушка весело засмеялась. Она
