– И, заметь, как только ты ее схватил, как безумный, так сразу успокоился, – усмехнулся Птицелов. – И даже не проснулся при этом, так дальше и захрапел.
«Это надо обдумать», – сказал сам себе Коростель. «Во всем этом есть что-то, чего я пока не в силах понять, но ощущение такое, что я, возможно, опять ухватился за какой-то ускользающий хвостик… Да, непременно обдумать, но только не сейчас – потом, когда не будет так страшно раскалываться голова».
Тем временем Лекарь по-прежнему протягивал ему свое лекарство. Птицелов сделал приглашающий жест.
– Возьми, приятель, и тебе сразу полегчает, вот увидишь. Это семечко одного нездешнего и очень редкого растения, к тому же абсолютно безвредного, прошу заметить. Конечно, если только речь идет о человеке, а не каком-нибудь животном – тут же оговорился Птицелов. – В больших количествах я бы тебе этого не посоветовал, а так – вполне. Проспишься хорошенько и сразу выздоровеешь. Впереди – очень важная ночь, и для тебя, в том числе.
Ян нехотя протянул руку, и в ладонь ему невесомо легло черное семечко, размером не крупнее спелых семянок подсолнечника. Он подержал его в руке, затем, повинуясь жесту зорза, положил на язык и проглотил, тут же запив водой из стакана, невесть откуда вдруг возникшего в сухих руках Лекаря. Затем покосился на Птицелова – тот по-прежнему сидел, не меняя позы, и его глаза были воспаленные, как у человека, страдающего бессонницей. Коростель вгляделся повнимательнее и вдруг почувствовал в них понимание, чуть ли даже не сочувствие.
– Ты тоже это… видел? – хрипло спросил Ян, осторожно поглаживая теплое отполированное дерево дудочки.
– Нет, – вздохнул Птицелов. – Не до конца. Любопытно, что мы видим в этом доме одинаковые сны, и оба знаем это. Я, например, видел волка и овец на холме. А потом кто-то встал передо мной и все заслонил спиной. Он, по-моему, очень не хотел, чтобы я видел твои сны.
– Как это? – не понял Коростель.
– Вот так – просто, – проговорил Птицелов. – Взял и заслонил собой все. И самое непонятное мне – я не смог его… отодвинуть.
ГЛАВА 2
ОБРЯД
Коростель проснулся оттого, что кто-то весьма нелюбезно тряс его за плечо. Он попытался сбросить руку, но двое воинов буквально подхватили его с постели и поставили на ноги. «Поднять – подняли, а вот разбудить – не разбудили», всплыли в затуманенном мозгу Яна слова любимого изречения его бывшего сержанта. Затем сильный удар по щеке окончательно привел Коростеля в чувства, первым из которых стала злоба.
Он вспомнил семечко, которое ему дал накануне Птицелов, чтобы избавить от кошмаров минувшей ночи и дать проспаться. За окном было почти темно, хотя в нем виднелись какие-то яркие сполохи во дворе. Неужели он провалялся тут весь день, и уже настала ночь? А это значит, что Молчун и Кашляющий уже привели Руту!
Он мысленно изругал самыми страшными словами проклятого Лекаря с его дьявольскими снадобьями – несмотря на столь долгий сон, а может, и благодаря нему, у Коростеля теперь зверски раскалывалась голова. Но долго рассусоливать ему не дали: дождавшись, пока он оделся, один из воинов накинул ему на плечи полушубок и толкнул к выходу, да так сильно, что Коростель чуть не пересчитал носом ступеньки, которые и без того отчего-то всю жизнь недолюбливал. Он слетел с крыльца и замер в замешательстве, оглядываясь одновременно и с надеждой, и со страхом.
Посередь двора был разложен огромный костер. Ян такого еще никогда в своей жизни не видел. Костер имел форму неправильной пятиконечной звезды, два ее луча были очень короткими, а три оставшихся – длинными, причем они были очень вытянуты и заострены. Ян, даже приглядевшись, так и не сумел понять, что же горело в острых окончаниях трех лучей. А в центре яркого пламени трещали толстые сучья и бревнышки именно из его поленницы, которую воины уже совсем развалили, выискивая топливо для костра получше. Коростель нахмурился: он терпеть не мог, когда кто-нибудь рылся в его вещах, а тем более – хозяйничал в его собственном доме. Союзные воины сгрудились неподалеку и внимательно следили за происходящим. Ни Руты, ни Молчуна с Кашляющим зорзом вокруг огня Коростель почему-то не заметил.
Возле костра на толстом чурбачке сидел Птицелов. Рядом стоял неизменный Лекарь, а третий зорз, Колдун, усердно подбрасывал в огонь все новые и новые поленья, так что во дворе с каждой минутой становилось все светлее.
Птицелов жестом поманил к себе Лекаря. Тот почтительно наклонил голову.
– Я чувствую, что твой Брат вместе с немым друидом и девицей уже на выходе с Лесной Дороги. Время обряду – звезды сегодня к этому особенно благоволят. Я хочу, чтобы ты поторопил наших людей.
И затем добавил, понизив голос:
– Мне нужна девчонка, дружище. И поскорее. Это – на случай, если наш парень заупрямится. Чтобы был немного посговорчивее.
Птицелов внимательно посмотрел на Лекаря, словно наблюдая, как до его подручного доходит смысл хозяйских слов. Лекарь почтительно наклонил голову, повернулся и быстро пошел со двора. Однако возле костра он замедлил шаг, поравнявшись с Колдуном. Тот продолжал молча ворошить угли и подкладывать новые бревнышки, словно норовя осветить всю округу как днем.
– Он посылает меня за девчонкой на Лесную Дорогу. Считает, что Кашлюнчик с друидом уже выходят, – тихо проговорил Лекарь, чувствуя спиной задумчивый взгляд Птицелова.
– Хорошо, – одними губами прошептал Колдун. – Я буду внимателен и все сделаю, как и договаривались. В случае чего – быстро возвращайся.
Пока Колдун говорил, Лекарь не спеша вынул из огня толстую палку, обмотал ее ветхой тряпкой, валявшейся рядом, снова зажег и, низко опустив свой импровизированный факел, торопливо зашагал в сторону реки. На том берегу Святого завершалась Другая Дорога, названная зорзами в честь местных лесов, которые там были особенно густы и глухи.
