Джона к двери. – Мне нужно уходить, – сказала она. – Я хочу посмотреть сегодня в новостях, что скажет Паттерсон.
– Пока, Пэт, – сказал Джон.
– До свиданья. – Клэр села на один из обитых стульев с прямыми спинками у стола и посмотрела на экран. Шли коммерческие новости, но звук был выключен.
Она почувствовала взгляд Джона на себе.
– Ты веришь Ванессе? – спросил он.
Вопрос удивил ее. Конечно, она ей верила. Тем не менее не было ли тени сомнения, которая таилась где-то в задних уголках ее мозга? Она не знала Ванессы, и Ванесса делала все, что могла, чтобы они оставались незнакомками. Она все еще была обеспокоена неоднократными упоминаниями Ванессой экипажа на карусели. И не знала наверняка того, что произошло в амбаре в тот день.
– Я на девяносто девять процентов уверена, что она говорит правду, – сказала она.
Джон посмотрел на экран, где женщина с глубокими морщинами на лбу изучала пузырек с лекарством.
– Ну, я верю ей на все сто процентов, – сказал он. Его слова задели ее. Она внимательно посмотрела ему в лицо. С того места, где она сидела, цвет его карих глаз был похож на янтарь, и она могла видеть длинные ресницы при свете от телеэкрана. Подернутые сединой волосы, высокие скулы, впалые щеки. Напряжение внизу живота привело ее в изумление. Джон Матиас останется сексуально привлекательным, даже когда ему будет восемьдесят лет.
Группа людей неожиданно появилась на экране, несколько мужчин и одна женщина, стоящие за стойкой микрофона в комнате с нежно-голубыми стенами. Джон нажал кнопку звука на пульте дистанционного управления, и приглушенный беспорядочный шум собравшейся на пресс-конференцию толпы заполнил комнату для отдыха.
– Я чувствую необходимость поделиться со всеми вами своим ответом на обвинения доктора Ванессы Грэй. – Зэд Паттерсон обвел глазами невидимую толпу. Рядом с ним стояла молодая рыжеволосая женщина. Клэр узнала ее по фотографиям, которые видела в газетах. Жена Паттерсона, Пенни, в возрасте тридцати с чем-то лет, мать его двух маленьких детей.
– Мне потребовалось некоторое время, чтобы собрать все воедино, – говорил Паттерсон, – и я сделаю все, что могу, рассказав вам все, что мне известно. – Он говорил неторопливо и свободно, с намеком презрительной улыбки на губах.
– Я его ненавижу, – сказала Клэр, и эти слова удивили ее. – Я ненавижу этого человека.
Джон подъехал поближе к ее стулу и взял ее за руку.
– Я и в самом деле был помощником шерифа в Джереми, Пенсильвания, в 1962 году, том самом, когда над доктором Грэй было совершено насилие, в котором она обвиняет меня, – сказал Паттерсон. – Мне исполнилось двадцать семь лет, я был законопослушным молодым человеком с растущим интересом к нашей системе правосудия. И, как знают многие мои избиратели, я не был выходцем из привилегированной среды. Мой отец был автомобильным механиком, и это первая профессия, которую я освоил. Поэтому, когда Винцент Сипаро, один из фермеров Джереми, искал механика, который мог бы ему помочь с механической частью, вращавшей забавную карусель, которую он соорудил в амбаре, я предложил свои услуги. Доктор Грэй точна в этом отношении. Я действительно помогал ее деду одним летом – не скажу точно, в каком году. Ее дедушка и бабушка были прекрасные люди.
Он замолчал, чтобы сделать глоток из стакана, стоящего на трибуне.
– Я копался в голове, стараясь припомнить побольше о домашней обстановке на той ферме. Я вспомнил, что время от времени туда наезжали дочь Сипаро со своим мужем и какие-то дети. Мальчики или девочки, я точно не помню. – Он сделал еще глоток из стакана, и Клэр прижала руку ко рту.
– Он лжет, – сказала она. – Он прекрасно знает, кто там был. Он дарил мне подарки, Джон.
Паттерсон посмотрел на свою жену, которая подбодрила его улыбкой.
– Что касается обвинения доктора Грэй, – продолжал он, – поверьте мне, я очень много об этом думал. Доктор Грэй занимает ответственный пост и заслужила репутацию всеобщего уважения в детской больнице в Сиэтле. Я просто не могу – да и никто из нас – не смог бы просто отмахнуться от ее обвинений. Я могу догадываться, что она искренне верит в то, что говорит. Что-то, вероятно, и в самом деле случилось с ней тогда, много лет назад. Просто это произошло не по моей вине. Наш мозг работает удивительным образом. Может быть, когда она услышала о недавних обвинениях, выдвинутых против меня, она пришла к заключению, что, поскольку я был тогда поблизости, я должен быть тем человеком, который надругался над ней. В противном случае, почему же она не обвиняла меня целых тридцать лет?
Его жена кивнула, загораживая рукой глаза от света в помещении.
– Люди знают меня и продолжают мне доверять как борцу за права обиженных детей и женщин, и, я думаю, доктор Грэй права – нам действительно нужно предусмотреть программы для подростков, которые пережили надругательства, когда были маленькими.
Пенни Паттерсон снова кивнула головой, как робот. Клэр почувствовала к ней жалость.
– Следовательно, – продолжал Паттерсон, – я планирую, кроме законопроекта о помощи взрослым, оказание помощи подросткам, подвергнутым физическому насилию. Дело в том, что выступление доктора Грэй подтверждает, что этот случай и в самом деле нанес ее психике непоправимые последствия, чему мы все были свидетелями на слушаньях в среду. – Он сухо изобразил соболезнующую улыбку в камеру. – Хотя она и заблуждается, с ее стороны потребовалось большое мужество, чтобы выступить подобным образом, и я должен поблагодарить ее за то, что она, со своей стороны, пошла первой по этому пути, и я должен поблагодарить ее также, что она подняла вопрос о том, как надругательство в детском возрасте может разрушить жизнь взрослого человека.
– Он отъявленный негодяй! – сказала Клэр. Она высвободила свою руку у Джона, чтобы кулаком ударить по столу.
Паттерсон расправился с несколькими вопросами после выступления, но только с несколькими, и он не сказал ничего нового. Его жену попросили дать свои комментарии, и она сказала что-то в том духе, что сейчас стало «модно», когда «взрослые женщины» обвиняют мужчин в обидах, которые давно прошли, и как «подобное поведение» отвлекает внимание от «настоящих жертв» сегодняшнего дня. «Я просто не понимаю доктора Грэй, – добавила она. – Мой муж, я боюсь, более терпелив, чем я, к подобным нападкам».
Они смотрели в молчании, как пресс-конференция подошла к концу, и Клэр заметила, как стало темно в комнате, которая освещалась только светом телеэкрана. Она вдыхала мягкий запах лосьона Джона. На стене часы натикали время начала пьесы. Рэнди, должно быть, удивляется, что с ней случилось. Она слегка коснулась руки Джона.
– Мне нужно идти.
– К Рэнди, – сказал Джон. В эти дни он не часто упоминал Рэнди.
– Сегодня – премьера его новой пьесы.
– А!
Джон выключил телевизор, и темнота окутала комнату. Ни один из них не пошевелился.
– Джон?
– М-м-м?
– Я хочу, чтобы ты знал, что нас с Рэнди не тянет друг к другу физически. – Она подумала, что ее можно не так понять. – Я хочу сказать, что мной руководило не это и…
– Замолчи, Клэр.
Она поежилась. Она говорила не так, как нужно.
– Я просто хочу, чтобы ты наверняка знал, что моя привязанность к Рэнди не имеет ничего общего с сексом. Это тяга совершенно иного рода.
Джон подъехал к двери и нажал на выключатель на стене.
– Увидимся в понедельник? – спросил он. На его щеках и шее были красные пятна, и она поняла, что он хочет отделаться как можно скорее от нее и от ее импульсивной, бессвязной болтовни.
Она заморгала от неожиданного яркого освещения комнаты. Ей бы хотелось, чтобы она могла поговорить с ним подольше. Она хотела рассказать ему, что старается научиться справляться со всем сама. Она сказала бы, что это дается нелегко. Что ей бывает страшно.
