– В приемном отделении ты вряд ли встретишь своего мужчину!
– Да ну? Там работают доктора. Доктора-евреи!
– А мой отец считает, что в приемное отделение ссылают одних неудачников, – заявила Клер.
– Что? – переспросила я, проверяя, есть ли в кошельке деньги на такси. Три жалких долларовых бумажки. – О чем это ты?
Клер пожала плечами.
– Он считает, что все успешные доктора – это специалисты и те, кто имеет частную практику.
– А как насчет больничной практики? – удивилась я. – Каждый будущий доктор должен поработать в разных отделениях, верно? Что-то вроде ротации.
Даниэлла кивнула. Я заметила, что лицо у нее как-то пожелтело, и схватила пластиковый пакет на случай, если ее вырвет в такси.
– Джинси права, – едва слышно поддакнула она. – Я вполне могу встретить сегодня роскошного, блестящего, потенциально успешного и богатого доктора. Кроме того, никогда не вредно выглядеть как можно лучше.
Я рассмеялась. Нет, это поразительно!
– Конечно! На случай, если наркошам и тем беднягам, что ошиваются в пункте «Скорой помощи», не наплевать на маленькую богатенькую девчонку с нарывом на ноге.
– Я вовсе не богатая! – запротестовала она, вытирая тыльной стороной ладони пот со лба. – Честно. Хотя неплохо бы. По правде говоря, я рождена быть богатой.
– Рада за тебя, – кивнула я, приседая и кладя ее правую руку себе на плечи. – А теперь поднять якоря! Мы немедленно убираемся отсюда, пока ты не разлеглась на полу.
ДАНИЭЛЛА
ЖЕСТОКО И НЕПРИВЫЧНО
Соседи доставили меня в травматологию, хотя Джинси ухитрилась дважды наступить мне на здоровую ногу по дороге к такси, и после длительной процедуры допроса в регистратуре я оказалась в отделенном ширмой боксе, на больничной койке, даже без подушки, и почти голая: в тонком халатике с зап?хом, без пуговиц, их называют «джонни».
Мне было холодно, страшно и одиноко. Какая-то злобная медсестра заявила Джинси и Клер, что им нельзя остаться со мной. Что-то насчет того, что они не родственники.
Глупо.
– ГРРРРРРКХ!!
Это мистер Мак-Блевотина за ширмой, бокс номер два.
Я зажала ладонями уши и принялась громко петь. Неужели нельзя поместить этого типа в звуконепроницаемую комнату или что-нибудь в этом роде? Пришлось ждать почти час, прежде чем уродливая голубая пластиковая занавеска отодвинулась и появилась доктор – коротышка около пяти футов ростом, с огромным количеством блестящих черных волос, собранных в узел на затылке. И представилась как доктор Алотокактамдальшемумбоюмбоматахари. После чего разразилась потоком абсолютно непонятных слов.
– Простите? – спросила я извиняющимся тоном, поскольку не слишком легко воспринимаю иностранные акценты.
Не меняя деловитого выражения лица, доктор Алотокактамдальшемумбоюмбоматахари выдала очередную тираду. Не знаю, может, она повторила сказанное раньше.
– Мне очень жаль, но я вас не понимаю. Может, попросим переводчика? – заметила я.
Доктор Алотокактамдальшемумбоюмбоматахари проигнорировала мое предложение и продолжала что- то бормотать, энергично тыча в мою больную ногу пальцем в перчатке.
«Может, – подумала я, – если просто отрешиться от всего и еще раз внимательно прислушаться, я сумею поймать ритм, а вместе с ним и смысл».
– Оченьглупотолькооченьглупаядевушкаможетбытьнастолькоглупойчтобыэтидурацкиетуфлиносить. Очень.
Черт! Опять я ничего не уловила.
– Извините.
Я покачала головой, поморщилась и беспомощно подняла руки в знак полной капитуляции.
Пожалуйста, не мог бы какой-нибудь милый еврейский доктор – только без акцента, умоляю, – откинуть эту омерзительную голубую занавеску, появиться и спасти меня…
– БРРГРРРХ!
Я снова прижала ладони к ушам и вся сжалась, пока сосед выблевывал свои внутренности в десятый раз, а доктор Алотокактамдальшемумбоюмбоматахари продолжала что-то неразборчиво бурчать, очевидно, намереваясь и дальше меня изводить.
Но тут началась настоящая пытка. Доктор Абракадабра – так я мысленно ее назвала – разорвала целлофановую обертку и вытащила иглу.
Игла оказалась длинной. И толстой.
Доктор Абракадабра улыбнулась. Клянусь, она улыбнулась.
И ни с того ни с сего ткнула в меня иглой.
