вечер посвятить работе с глиной. Сегодня была среда; значит, будет выступать Кармен со своими «Новостями из северных районов».
Кармен всегда смотрелась превосходно, и Миа всякий раз, глядя на экран телевизора, думала о том, как чудесно было бы вылепить это лицо, постараться передать эту мягкость черт, упрятанную под волевую маску. Однако Кармен вызывала у нее слишком большой трепет. Возле нее Миа чувствовала себя совсем молоденькой. Молоденькой, незатейливой и неискушенной. Нет, она никогда не отважится попросить Кармен позировать ей.
В тот день, когда Миа пришла посмотреть на коттедж, она спросила, не были ли они знакомы прежде, так как лицо хозяйки показалось Миа очень знакомым. Кармен напомнила ей об «Утре в Сан- Диего», и Миа тут же вспомнила не по-женски жесткую ведущую этой телепередачи. Она еще часто удивлялась тому, как люди вообще соглашаются сниматься в «Утре». У Кармен все подчинялось четкому контролю, она, словно чидер на состязаниях, выигрывала один приз за другим, не оставляя своим гостям ни малейшего шанса по-своему повернуть беседу.
Однако в тот день, показывая Миа коттедж и окрестности, Кармен выглядела совсем иной женщиной. От ее напористой, вызывающей манеры не осталось и следа, и казалось, что больше всего на свете ее волнует, будет ли Миа удобно здесь жить. Она охотно объясняла Миа способ сбора использованной воды и способы сохранять от мышей продукты. Она предупредила ее о нелегальных жителях — она назвала их «рабочими без документов», — которые живут в самочинных поселениях в глубине каньона.
Вы можете повстречаться с ними на улицах города ранним утром, когда они ищут работу, но к вечеру они уходят обратно в каньон. Вы просто имейте в виду, что они там есть, но никакого беспокойства они вам не причинят.
Миа с удовольствием вела беседу, задавая множество вопросов о Шугабуше и Долине Розы, не позволяя своей помой хозяйке спросить что-либо о ней самой.
Когда в этот вечер Кармен показалась на экране, Миа как всегда прибавила звук. Кармен сидела рядом с ведущим, Биллом Джексоном, чья шевелюра всегда выглядела так, словно по ней только что прошлись сапожной щеткой. Однако, уж если на экране появлялась Кармен, камера целиком принадлежала ей, и Миа не смогла удержать улыбку восхищения этой доверительной, но в то же время весьма самоуверенной манерой держаться. Пока Кармен говорила, на заднем плане показали фотографию Бурого Каньона, охваченного пламенем.
— Сегодня, — начала Кармен, — исполняющий обязанности мэра Долины Розы, бывший центровой бейсбольной команды «Падре», Кристофер Гарретт, чьи первые два месяца на новой должности прошли в непрерывных баталиях с проблемами засухи в Долине Розы, объявил, что принял на работу инженера — специалиста по окружающей среде, Джеффа Кабрио. Кабрио заявляет что способен заставить
Камера отодвинулась от Кармен, и в кадр вернулся Билл Джексон со своей зализанной прической.
— Похоже, что он потерял не только дом, — с ухмылкой добавил он, и Миа вздрогнула, задетая за живое. До сих пор решение Криса принять Джеффа на работу не казалось ей настолько глупым. Джефф явился к ним в офис, будучи совершенно уверен в реальности своего предложения, и заразил своей верой их всех. Однако теперь, в изложении Кармен Перес, действия Криса выглядели абсолютно нелепо. Миа невольно взглянула в окно, где был виден коттедж Джеффа, гадая, смотрит ли он сейчас новости.
Покончив с ужином, Миа выключила телевизор, переоделась в шорты и футболку и уселась на пол перед скульптурой, над которой сейчас работала. Это была голова мужчины, подставкой для которой служил пока старый ящик из-под апельсинов. В углу напротив кофейного столика висела огромная афиша, заклеенная множеством снимков, большинство из которых было размером пять на семь, сделанных с лица улыбающегося чумазого мужчины средних лет. Осторожно разминая пальцами пластичную глину, Миа поглядывала то на фотографии, то на свою работу и невольно начала улыбаться. Генри был прелестен. Она уже почти кончила его. Работа над этой вещью шла у нее очень легко и приносила массу удовольствия — она и сама не знала, почему, ведь ей все же пришлось несколько раз уничтожать скульптуру и начинать все с начала.
В тот день они с Гленом гуляли по рабочим кварталам Сан-Диего, оба готовые приняться за новую модель, оба в поисках «искушения». Они обнаружили Генри одновременно, его лицо бросилось им в глаза посреди толпы, поражая своей неординарностью.
— Он — мой! — первой воскликнула Миа. Глен уступил ей лишь после нескольких минут яростной словесной перепалки, и Миа все это время не сводила плаз со своей драгоценной находки, опасаясь, что бродяга скроется. Они с Гленом часто увлекались одной и той же моделью.
— Это цена, которую мне приходится платить за то, что ты была слишком хорошей ученицей, — неоднократно сетовал потом Глен.
Она была уверена, что при взгляде на этого человека Глен видит то же, что и она — нагромождение сфер и полушарий, из которых состояло его лицо. Пухлые круглые щеки, картофелина носа, румяный мягкий подбородок. Эта физиономия была порождена сочетанием самых различных окружностей, подобно тому, как в лице Джеффа Кабрио она видела сочетание плоскостей. Невозможно было представить его себе хмурым или плачущим. Картину дополняла жесткая клочковатая шевелюра русого оттенка. Брови были на удивление густыми и выразительными. На вид ему было около пятидесяти лет, он стоял в одиночестве на углу улицы и улыбался. Мия знала, что Глен чувствует тот же творческий зуд, что и она, что его руки так и тянутся воплотить в глине то, что он видит сейчас перед собой.
Было ясно видно, что у этого человека нет дома. На плече у нею болтался потрепанный вещмешок, а из кармана левого армейского френча торчало горлышко бутылки.
— Я хочу его целиком — шепнула она Глену, пожирая бродягу глазами. — Я хочу его вместе с вещмешком.
Глен кивнул, и она знала, что он понял все с полуслова. Ее интересовал контраст между его бедной потрепанной одежонкой и ничем не омраченной печатью добродушия на лице.
— Извините, сэр, — обратилась она к нему, прикоснувшись к его локтю. — Я — художница, и мне бы хотелось сделать с вас несколько фотографий, чтобы использовать их как модель для скульптуры. Это займет не больше часа вашего времени, которое я оплачу.
Генри рассмеялся, да так звонко, как должен был бы смеяться сам Санта-Клаус, и Миа наконец поняла, кого он ей напомнил: розовощекого здоровяка Сайту, разгуливающего по калифорнийским улицам.
Втроем с Гленом они прошли до Хортон Плаза, где было достаточно солнца, и Миа кружила возле него с фотоаппаратом, запечатлевая на пленке все мелочи, вплоть до мягкой округлости мочки уха или серебристой щетины на подбородке.
Кроме тех тридцати долларов, что она ему заплатила, его еще и накормили ленчем. Он поведал им, что жил и в Париже, и в Афинах, и в Стамбуле. Он изучал философию в Бостоне и тренировал скаковых лошадей в Кентукки. Миа, завороженная, слушала, ни на минуту не сомневаясь в правдивости его рассказа до той минуты, как оказалась тем же вечером в постели с Гленом, разъяснившим ее ошибку.
— Тебя так легко обмануть, Солнышко, — со вздохом заключил он, — ты так неосмотрительно доверчива.
Через неделю после этого ее лечащий врач сообщил результаты анализов. Она как раз только что купила глину для скульптуры Генри, да так и оставила ее, позабыв на своем рабочем столе, превращаться в безжизненный ссохшийся комок. Она не прикасалась ни к глине, ни к фотографиям Генри до тех пор, пока не переехала в Долину Розы. Вся ее энергия ушла на то, чтобы суметь выжить в течение тех месяцев, что прошли между роковым телефонным звонком доктора и переездом. Она наблюдала, как Глен пытается
