привлечение Софи в безрассудный эксперимент с использованием трав для лечения, – и она жестом показала кавычки вокруг слова «лечения», – последней стадии болезни почек? Ты сделала все, чтобы подвергнуть Софи опасности.
– Мам, – проговорил Джо. – Наверное, это уже слишком.
– Безумием было прекратить делать ей каждую ночь диализ, – не могла успокоиться Донна.
– Он ей больше не нужен каждую ночь, – заметила Жаннин.
– Твоя мама, может быть, и преувеличивает немного, – сказал отец ровным, контролируемым голосом, – но нам
– Что ты имеешь в виду?
Она сильнее сжала руки на груди. Насколько много они знали?
– Мы говорили с Джо о том, что делать, когда Софи вернется, – продолжал отец. Он был высоким и неуклюжим, он был похож на ребенка, чье тело выросло слишком быстро, не успев обрести грациозность. – Мы на самом деле считаем, что Джо следует взять Софи под опеку. Я имею в виду, что она по-прежнему может жить с тобой большую часть времени, так, как вы живете сейчас, но когда дело доходит до принятия медицинских решений и… решений, подобных этому, о лагере скаутов, мы думаем, что именно Джо следует их принимать.
Спокойное разочарование в ней отца ранило даже глубже, чем резкие обвинения матери.
Джо подошел к ней и прикоснулся к руке, там, где она держала себя за локоть.
– Давайте не будем говорить об этом сейчас, – сказал он ее родителям. – Даже не думай об этом сегодня, Жаннин. В данный момент давайте просто сосредоточимся на возвращении Софи домой.
Он был голосом разума, и доброта его казалась искренней, но ей лучше ему не доверять. Он сговорился с ее родителями за ее спиной. Она сделала шаг в сторону от него, чтобы взять со стола свою сумочку.
– Я иду домой, – проговорила она, направляясь к двери.
–
– Я не менее досягаема в коттедже, – резко бросила Жаннин.
Джо положил руку ей на плечо.
– Хочешь, чтобы я пошел с тобой? – спросил он.
Она покачала головой, не глядя на него, и вышла на улицу.
Идя сквозь темноту к коттеджу, она была в ярости от схватки с родителями и рада, что Джо не попытался последовать за ней. Меньше всего на свете она хотела видеть Джо рядом с собой сейчас. Незачем ей больше слышать о его планах на получение опеки над Софи. Не могла она больше слышать обвинения. Так было всю ее взрослую жизнь: ее родители и Джо против нее. С годами их осуждение превратилось во что-то тяжелое и неподвижное. Даже сейчас, когда они должны были сплотиться и воевать по одну сторону баррикады, она чувствовала себя их врагом.
Впрочем, оказавшись в коттедже, она позвонит Лукасу. Вот в ком она найдет своего защитника. Вот в ком она найдет свою силу.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Зои держала спичку у лучины для растопки костра и наблюдала за тем, как загорается дерево. У нее это стало лучше получаться, намного лучше. Для человека, который никогда в своей жизни не разжигал костра – у нее было четыре камина в доме в Малибу и шесть каминов на ранчо мечты Макса в Монтане, – ее можно теперь считать специалистом.
На земле возле нее стоял котелок с водой, в котором она намеревалась приготовить рис, и толстые куски кролика. Она переместила кувшин на небольшую решетку, которую положила над костром, и села на один из плоских камней, чтобы дождаться, когда закипит вода.
Она не могла еще утверждать, что довольна всем этим процессом приготовления мяса, но она убила уже двух кроликов, трех белок и, как ни странно, дикобраза. До того она стреляла во многих животных и всегда переживала за тех, которые мучились умирая, в отличие от тех, которые умирали мгновенно. Все же для человека, который был вегетарианцем на протяжении десятка лет, это убийство и поедание было нелегким занятием. Она была таким ярым защитником прав животных, что отказывалась носить кожаные туфли, и ее даже арестовывали за организацию акций протеста перед магазинами, продававшими меха. Представить только, если бы общество по защите животных видело ее сейчас, подумала она, готовящую кролика, которого она убила, выпотрошила и с которого содрала шкурку!
Она оставила крышку от котелка в крошечной захудалой хижине, которую она довольно скоро начала называть своим домом, так что ей пришлось сходить за ней. Вернувшись на свою маленькую полянку, она обнаружила там большую собаку, стоявшую в двух ярдах от костра, и замерла. На этот раз, в отличие от той огромной черной собаки, которая посетила ее несколькими днями раньше, это была грязная желтая собака. У обеих был дикий вид и спутанная шерсть. Когда она впервые увидела этих собак, то испугалась, подумав, что они принадлежат кому-то, кто живет поблизости, и что она не одна в этих лесах Западной Виргинии. Но их голодный неухоженный вид навел ее на мысль, что они, скорее всего, дикие.
Желтая собака смотрела в ее сторону, тихо оскалив зубы.
– Убирайся! – прокричала она ей. – Исчезни!
Она с грохотом ударила крышкой о плоский камень, и это, кажется, подействовало. Собака развернулась и побежала в лес. Этой ночью Зои не могла заснуть, тихо оплакивая жизнь, которую вынуждена была оставить, и слушая, как животные – дикие собаки, знала она теперь – дерутся в темноте за кусок мяса.
Впрочем, следующий раз она была более голодной и оттого более решительной. Марти ела мясо, и Зои знала, что ей придется убивать животных и готовить мясо, чтобы накормить ее. В тот день она убила и съела свою первую белку. Она поймала сетью темночешуйчатую рыбу и даже смогла проглотить ее, несмотря на то что та была совершенно непохожа на ту рыбу, которую ей доводилось когда-либо есть, и могла оказаться, чего доброго, ядовитой.
Вода кипела, и она наклонилась, чтобы помешать тушеное мясо, прежде чем накрыть его крышкой. Костер был в самом центре маленькой полянки, буквально в нескольких ярдах от ее лачуги. Так она называла ветхую хижину, считая, что слово
Она нашла это сооружение после тщательных поисков на заросшей стороне горы в Западной Виргинии в начале апреля, когда они с Марти разработали свой план. На самом деле она обнаружила несколько заброшенных хижин, но эта приглянулась ей больше всего и с практической стороны, и эстетически. Во- первых, она была далеко от ближайшей дороги, причем эта дорога была почти не асфальтирована и по ней редко кто-то ездил. А ближайшая магистраль была в паре миль от этой дороги. В настолько далеких от цивилизации хижинах Зои до этого не приходилось бывать, и она была в восторге оттого, что оказалась на таком расстоянии от остального мира. Тот мир думал, что она умерла. В нем не было для нее места.
Ее лачуга никогда не появится на страницах журнала «Лучшие дома и сады», но она все равно была более привлекательной, чем некоторые из тех хибарок, которые она видела раньше. В этой хижине было что-то особенное. Это был бревенчатый домик, который казался таким же древним, как сами горы. Бревна были скреплены известковым раствором – когда-то белым, а сейчас зеленым и покрытым мхом на двух прилегающих сторонах дома и грязным и осыпавшимся на других сторонах. Крыша почти сгнила, и для начала она покрыла испорченное дерево и остатки белой жести толем, который привезла с собой. Но потом, когда поняла, что, если кто-нибудь случайно дойдет до ее маленькой поляны, ярко-голубой толь выдаст то, что в этой лачуге кто-то живет, она его убрала. Теперь, когда шел дождь, она ставила пару ведер под худшие из брешей в крыше, решив – пусть будет так.
Прямо за входной дверью начиналось то, что она называла, не найдя лучшего термина, гостиной, шириной во весь дом. Следующая комната служила спальней. Вот и все. Двухкомнатный бревенчатый домик по размеру соответствовал ее ванной в Малибу.
