— Это что, вроде феи? — полюбопытствовала Люсинда.
— Ну да, — подтвердил дядя. — У Шекспира полно волшебных существ — Ариэль, Пак и еще много других… Сколько поколений детей наслаждаются ими. Как ты считаешь, это лучше, чем шить, а, Люсинда?
И он заговорщицки глянул на девочку поверх очков. Люсинде очень нравился дядя Эрл. Во внешности его, и в рослой фигуре, и в поступках чувствовалась основательность. Лицо его обрамляли рыжие бакенбарды, однако они оставляли достаточно места, чтобы поцеловать дядю и не уколоться. Но больше всего Люсинде нравились его глаза. Они были голубые, как незабудки, и племянница часто по ним узнавала то, чего дядя не договаривал вслух.
Он снова взял в руки «Бурю» и продолжал чтение до тех пор, пока на улице не стало темнеть. Тогда он прервался и позвонил служанке, чтобы Люсинде принесли ужин.
— По-моему, я даже сквозь пол чувствую, как нас с тобой осуждают в гостиной, — покачал головой дядя Эрл. — Твоей тете Эмили хотелось бы, чтобы весь мир походил на нее. Ну да ладно. Давай-ка лучше дальше читать.
И они стали читать дальше. Когда Кэти внесла поднос с ужином, Люсинда отметила про себя, что, несмотря на весь гнев, тетя Эмили не стала лишать ее удовольствия. На подносе оказалось множество вкусных вещей. Булочки от Пэрселла. Пюре из курицы. Русская шарлотка. И, наконец, какао. Ясное дело, подобный ужин только усилил блаженство от чтения.
К семи вечера с «Бурей» было покончено. На подносе тоже ничего не осталось.
— Теперь мне надо спускаться к ужину, — с сожалением проговорил дядя.
И тогда, выбравшись из кресла, Люсинда изо всех сил обхватила руками этого чудесного человека. По-иному выразить благодарность она не могла. В ее лексиконе еще не было слов, достойных «Бури» Шекспира, и, крепко прижимая голову к животу дяди Эрла (дотянуться повыше ей не позволял рост), она думала, что непременно отыщет такие слова в словаре тотчас же, как вернется домой.
— Вот, возьми, — протянул дядя томик Шекспира в переплете из красной кожи. — Уверен, тебе захочется еще раз прочитать дома «Бурю» самой. Только вот как ты пойдешь?
— Я дойду одна, дядя Эрл! Ну, пожалуйста! Не надо, чтобы меня провожала Кэти. Обещаю: я побегу быстро, как заяц.
Дядя Эрл немного подумал и сдался. Он позаботился, чтобы никто не заметил, как Люсинда вышла из дома, и она кинулась в объятья сентябрьских сумерек. Она жалела лишь об одном. С ней не было сейчас роликов. Только на них она смогла бы достичь той скорости, которая хоть отчасти отвечала бы ее чувствам. Но сейчас даже отсутствие роликов не затмевало счастья. Она задрала голову. Синее небо было прекрасно, под ним вполне могли бы произойти все чудеса из «Бури» Шекспира. Словом, Люсинда чувствовала себя так, будто под ногами ее были не мостовые Нью-Йорка, а остров Просперо.
— Ариэль! Я люблю тебя! Я обожаю тебя! — шепотом воскликнула она, сходя с тротуара на проезжую часть.
По счастью, прохожие обходили, а экипажи объезжали ее стороной. В противном случае столкновение было бы неизбежно.
— Эй, ты! — весьма грубый окрик внезапно вернул Люсинду на землю.
Она опустила голову и увидела мальчика, который правил продуктовым фургоном. Выруливая из-за угла, он едва смог осадить лошадь, прежде чем Люсинда оказалась у нее под копытами.
— Ты что, не видишь, куда идешь? — возмущался мальчик. — Совсем спятила?
— Вовсе нет, — отвечала спокойно девочка. — Ведь я шла не тут. Мы гуляли по желтым пескам с Ариэлем.
— Ну, точно, чокнутая, — повертел у виска пальцем возница и медленно тронул лошадь.
Добравшись домой, Люсинда очень подробно поведала сестрам Питерс как о своих унижениях, так и о радости, которую столь неожиданно принесли ей Шекспир с дядей Эрлом.
— Вы, конечно, можете меня наказать, — говорила она, — но тетя Эмили вела себя просто смешно, Настоящая Червонная Королева, когда она в «Алисе в Стране Чудес» собиралась сказать: «Отрубите ей голову!» Хорошо, дядя Эрл вмешался.
Мисс Питерс знала, что представляет собой тетя Эмили. Вот почему она лишь постаралась как можно строже взглянуть на девочку и заметила, что в будущем ожидает от нее более примерного поведения.
— Будущего не будет, — с уверенностью провозгласила Люсинда, но радости при этом почему-то не испытала. Конечно, она ничего не имела против того, что не будет шить. Но одновременно она лишалась замечательных субботних ужинов и, главное, общества дяди Эрла.
— Тетя Эмили никогда больше не пригласит меня, — принялась объяснять она сестрам. — Дело в том, что я слитком плохой пример для ее газелей. Правда, «газели» — это потрясающее название для четырех благовоспитанных дочерей? Это их дядя Эрл так назвал! Вот уж ни за что не додумалась бы! Во всяком случае мне больше никогда не придется там шить. Я не из тех, кто может сидеть спокойно на стуле и продевать нитку ровненькими стежками в материю!
Тут-то у Люсинды внезапно и родилась идея, из-за которой она начисто забыла, о чем только что вела речь. На прощание дядя Эрл рассказал, что во времена Шекспира на двенадцатую ночь после Рождества, в Крещение, давали спектакль. Сейчас, вспомнив об этом, Люсинда решила, что для такого спектакля лучшей пьесы, чем «Буря», и придумать нельзя. Люсинда кинулась в комнату для работы, приволокла оттуда коробку с кукольным театром и, опустившись на пол подле нее, стала излагать свой замысел сестрам Питерс.
Она говорила чрезвычайно быстро и не остановилась, пока не рассказала и о спектакле, который хочет поставить, и о кукольном театре (разумеется, она тут же продемонстрировала его!), и о том, как он у нее появился.
Театр Люсинды состоял из крепкого деревянного ящика, одна стенка которого откидывалась, как крышка у парты. На дне ящика были специальные желобки, по ним двигались декорации. А сквозь прорези по бокам актеры куклы выходили на сцену и исчезали за кулисами.
Этот ящик и куклы появились у Люсинды после того, как, побывав в шестилетнем возрасте на настоящем спектакле, она непременно решила разыгрывать домашние представления. Когда старший брат приехал домой на рождественские каникулы, Люсинда рассказала ему о своей мечте. Он взялся за дело, смастерил коробку с кулисами и передал ее в безраздельное владение младшей сестре.
Вскоре Люсинда уже сочинила две пьесы. Одну — под впечатлением «Робин Гуда», другую — по мотивам ирландской сказки, которую услышала от Джоанны. Постановка спектаклей заняла у них с Джоанной всю зиму. Сперва они делали декорации Шервудского леса, потом шили из ткани зеленого цвета костюмы для кукол.
— Вы понимаете, теперь нам нужно очень поторопиться! — с жаром внушала она сестрам Питерс. — До Крещения осталось всего ничего. Без вашей помощи мне никак не успеть. Мисс Нетти, вы поможете мне шить костюмы? Их будет так много! А можно мне еще посидеть? Ведь завтра же воскресенье. Как вы думаете, во что будет лучше одеть Калибана?..
В тот вечер Люсинда легла спать только благодаря титанической выдержке мисс Питерс и мисс Нетти. Не прояви они воли и непреклонности, она обсуждала бы предстоящий спектакль всю ночь. Однако не следует думать, что, прервав поток красноречия, сестры заставили утихнуть воображение воспитанницы.
Люсинда сложила на стуле одежду, помолилась, погасила свет и, плюхнувшись в свободном полете на складную кровать, предалась мечтам с удвоенной силой. Она всех своих друзей пригласит на спектакль! А Тони будет ей помогать. В подобном деле без такого мальчишки, как он, никак не обойтись. А как потрясающе будет всех приглашать! Она к каждому заедет на роликах. «Я дам спектакль «Буря» по пьесе Шекспира, в Крещение, — объявит она. — Приходите, пожалуйста!» Все очень, наверное, удивятся. «Что за спектакль такой дает наша Люсинда?» — будут думать они. А когда увидят, то удивятся еще сильнее. «Я обязательно приглашу дядю Эрла, а от тети Эмили и газелей мы все сохраним в тайне», — осенило Люсинду. Но это было последнее озарение. Зевнув, она повернулась на другой бок и крепко уснула.
Теперь с каждым днем, приближавшим Люсинду к представлению, ее все больше охватывала радость. Ей хотелось поставить в известность о предстоящем событии как можно больше людей — от мистера М’Гонегала до мисс Брекетт. Люсинда просто подошла к грозной директрисе и сказала, что
