написанные другими журналистами, и свои статьи о молодой женщине-враче, работавшей в отделении неотложной помощи. Оливия была поражена его романтическим идеализмом, но не могла отрицать, насколько взволнована тем, что он видел ее такой, какой она была на самом деле, и смог полюбить ее.
— Так вот, несколько лет спустя мы решили написать об этом книгу, — продолжила Оливия. — Мы собрали воспоминания о крушении и пассажиров, и спасателей, и медиков. У нас неплохо получилось. Мы участвовали в ток-шоу и даже получили пару национальных премий.
— Мне бы хотелось прочитать ее.
Оливия встала, прошла в гостиную, сняла с полки потрепанное издание «Крушения „Восточного духа“, вернулась на веранду и протянула Алеку книгу.
— Боже мой! — воскликнул он, разглядывая обложку, на которой издатели поместили снимок места катастрофы, сделанный с самолета. Сначала было даже сложно разглядеть между цветущими берегами реки упавшие вагоны, унесшие жизнь сорока двух человек.
Алек открыл книгу, просмотрел титульный лист, потом закрыл и внимательно прочитал то, что было написано об Оливии и Поле на обложке.
— У Пола еще вышла книга стихов? — спросил он.
— Да. Она называется «Сладкое пришествие».
— И что он имел в виду? — полюбопытствовал Алек.
— Меня. — Оливия покраснела. — Пол сказал, что его жизнь приобрела смысл, когда я вошла в нее.
Алек сочувственно посмотрел на нее. Он потянулся через стол и сжал ее пальцы. Золотое обручальное кольцо вспыхнуло в неярком свете, лившемся из кухонного окна. Потом Алек снова принялся рассматривать книгу. С того места, где сидела Оливия, их с Полом улыбки на фотографиях казались гримасой печали.
Алек покачал головой.
— Должно быть, это был настоящий кошмар. Как вы справляетесь с такой работой и не разваливаетесь на части?
— К этому привыкаешь. Думаю, душа немного черствеет. Я плачу на грустных фильмах и иногда за обедом в ресторане, но на работе я почти никогда не лью слезы. — Она посмотрела на книгу, лежащую на столе рядом с тарелкой Алека. — Но в ту ночь, когда умерла Анни, я плакала.
— Почему? — спросил он.
Из-за вас. — Оливия сказала ему только часть правды. — Ваши глаза… Вы выглядели таким потерянным. Я как раз теряла Пола и… Я не сравниваю то, через что пришлось пройти мне, с вашими переживаниями, только я очень остро почувствовала ваше горе. Еще долго ваше лицо вставало у меня перед глазами…
Алек опустил глаза. Он взялся было за вилку, но потом снова посмотрел на Оливию.
— Вы помните мою дочь? — поинтересовался он. Оливия кивнула.
— Девочка тогда попыталась меня ударить.
— Правда? Я этого не помню. — Алек отвернулся и посмотрел на берег. — Она так изменилась… Я этого не замечал, потому что вообще не обращал внимания на детей после смерти Анни. Мой сын как-то справляется. Он работает, готовится осенью отправиться в колледж в Даке. А вот Лэйси… — Алек покачал головой. — Она начала курить. Понимаю, что это не трагедия, многие дети в ее возрасте пробуют курить. Но Лэйси так часто плачет. Недавно она вернулась вечером домой в слезах, блузка была застегнута кое-как. Я не хочу думать о самом плохом…
— Сколько ей лет? — прервала его Оливия.
— Три… Четырнадцать. Только что исполнилось. Оливия отложила вилку и сложила руки на груди.
— Девочки в этом возрасте очень уязвимы, — сказала она. — Особенно те, кто растет без матери.
— Я не знаю, чем помочь ей. Лэйси всегда была хорошим ребенком, очень ответственная, умная. Я уверен, что она не занимается сексом или чем-то плохим, только…
— Возможно, против ее воли, — осторожно предположила Оливия.
— Что вы хотите этим сказать?
— Она ведь плакала. Одежда была не в порядке. Может быть, кто-то… Я не хочу сказать, что ее изнасиловали на улице. Но вы же знаете, как парни иногда себя ведут. Ваша дочь могла пойти на вечеринку, и кто-то воспользовался ею.
У Алека округлились глаза.
— Вы меня утешили.
— Простите. Я работаю в больнице, и у меня не самый радужный взгляд на мир. Почему бы вам не поговорить с ней об этом? Выскажите все прямо.
Лэйси не станет говорить со мной. Я пытаюсь убедить себя, что подростки всегда так себя ведут, но с Клаем таких проблем не возникало, поэтому я не слишком уверенно себя чувствую. Мы с Анни просто не мешали детям. Не было никаких правил, которым они должны были бы следовать. Мы им доверяли, и все было отлично.
— Никаких правил? — удивилась Оливия. — Что вы хотите этим сказать?
— Не существовало точного времени для возвращения домой, никаких ограничений. Они сами решали, куда пойти, что делать. — Алек отодвинул от себя тарелку. — Даже когда дети были совсем маленькими, мы позволяли им самим решать, что надеть и что есть. Анни пыталась научить их отвечать за себя, и они отлично с этим справлялись. Но теперь Лэйси сидит за столом в наушниках и продолжает слушать музыку. Мне хочется ей сказать: «Да сними ты, к черту, эти наушники и послушай меня!» — Алек стукнул кулаком по столешнице. — Я хочу, чтобы она перестала грубить, чтобы откровенно поговорила со мной. Но Анни никогда не стала бы требовать этого от Лэйси. И я даже представить не могу, как бы моя жена поступила, если бы наша дочь при ней вела себя так, как сейчас.
Оливия откинулась на спинку стула.
— Сейчас бессмысленно гадать, как повела бы себя Анни, — заметила она. — Делайте то, что хочется делать вам. Скажите дочери, что она не должна сидеть в наушниках за едой. Скажите ей…
— Я не могу. Я боюсь потерять и ее тоже. Я… — Алек закрыл глаза на мгновение и тут же встал. — Простите. — Он сложил свою салфетку, положил ее на стол и ушел в дом.
Оливия закрыла картонки, составила их на поднос и поймала себя на странной мысли. Что бы сделала сейчас Анни? Анни никогда бы не позволила расстроенному гостю вот так взять и уйти. Она бы пошла за ним, постаралась бы успокоить и поддержать. Оливия оставила еду на столе и вошла в кухню. Алек стоял у окна и смотрел на залив. Она коснулась его руки.
— Алек?
— Я боюсь своей дочери, — тихо признался он. Песок пляжа отражался в его глазах, превращая их из светло-голубых в молочно-серые. — Я боюсь смотреть на нее, потому что всякий раз, глядя на Лэйси, я вижу перед собой Анни. — Он перевел взгляд на Оливию, и она тут же опустила руку. — Лэйси была с матерью в тот вечер в приюте.
— Я об этом не знала.
— Лэйси помогала раздавать еду. Она стояла рядом с Анни, когда ту застрелили. Все произошло на глазах у нашей девочки.
— Вот откуда она знала, что крови совсем не было, — догадалась Оливия. — Я никак не могла понять ее слова. Как это ужасно для нее, Алек.
— Я мог потерять и ее тоже. Теперь-то я понимаю, как легко можно потерять человека. Я стараюсь не давать воли своим чувствам. Если с Лэйси или Клаем что-то случится… Этого я уже не переживу. Я боюсь, что дочь меня возненавидит, если я попытаюсь оказать на нее давление. Кажется, она уже меня ненавидит. — Алек оперся о мойку и снова посмотрел на Оливию. — Я забыл о дне ее рождения. Отвратительный из меня отец, верно?
Оливия неожиданно почувствовала острое сострадание к Лэйси. В детстве о ее днях рождения тоже постоянно забывали, но она хотя бы могла поделиться своей болью с Клин-том.
— Ну, полагаю, Лэйси начинает осознавать, что ее отец всего лишь человек.
Алек отвернулся от окна и прислонился к мойке.
— Какой вы были в ее возрасте?
Оливия почувствовала, как ее щеки заливает румянец.
