самое ужасное – примется утешать Вальку: мол, она ему и так, в помоях, нравится? Нет, нет, только не это! Лучше вообще никак, чем так!
Дождь снова затих. «Старый осел, чтоб ты провалился, сил моих больше нет с тобой жить!» – донесся до моих ушей голос суженой Петровича. Васька, судя по всему, тоже не прекращал твоих трелей все то время, что хлестал ливень. «Васенька, сыночек, спускайся, миленький! – голосила Елкина. – Полезай, дурак, наверх, дурак, сними, дурак, кота, дурак!» Не надо было высовываться в окно, чтобы перед глазами предстала картина того, как безутешные хозяева Василия вертятся вокруг злополучного столба. «Кири-и-ил!» – разнеслось по поселку. Все идет своим чередом, все живут как жили, только мой мирок разрушен и никогда не сможет восстановиться…
Впрочем, хватит! Сколько можно мотать сопли на кулак?! Сейчас я возьму себя за шкирку, встану, оденусь, пойду на улицу и найду себе новых друзей! Может, даже нового парня охмурю! Какие проблемы- то?!
Я поднялась, слезла на первый этаж, надела галоши с курткой и двинула на улицу.
– Не боишься гулять в такую погоду? – крикнула вслед мама.
Эх, чего мне бояться? Самое страшное в жизни уже случилось.
Посреди улицы по-прежнему текла река. «Садовое товарищество «Конденсатор» – северная Венеция, – пришло мне на ум. – А, нет, северная – это Ленинград. Тогда северо-восточная». Никого живого видно не было: за исключением одного кота и пары человек, метавшихся прямо под ним, висящим на столбе, на расстоянии десяти метров: один с коротенькой лестницей, другая с истошными воплями.
По привычке сначала я отправилась на болото. Ни делать, ни смотреть там было, разумеется, нечего. Вид вышедшей из берегов лужи показался мне отвратительным: то ли потому, что последние три дня в моей жизни не было ничего, кроме воды и огорчения, то ли из-за невольных воспоминаний – Валька, Макс, морда, рыбка… То же невеселое впечатление произвела прогулка по улицам поселка, словно вымершим. В голову то и дело лезли мысли о наших с Валькой былых хулиганствах, связанных с тем или иным местечком. Я даже не выдержала и снова чуть-чуть всплакнула… Конечно, надо думать о будущем, о том, что я еще молода и впереди еще много знакомств, друзей, кавалеров и приключений… Но как же трудно расставаться со старыми привязанностями!
Пришлось несколько раз обойти поселок, чтобы окончательно убедиться: период Всемирного потопа – худшее время для поиска новых друзей, особенно на улицах дачного поселка. В «Конденсаторе» как будто не осталось ни одной живой души: даже Шарика, и того в будке не было – видно, сторож в избу забрал. Я уже собралась возвращаться домой, чтобы там снова упасть на матрас и поплакать над своим вечным невезением, как неожиданно увидела какую-то девчонку.
Одетая в замызганную куртку неопределенного цвета, вытертые синие гамаши, лыжную шапочку и резиновые сапоги, она присела над лужей и ковырялась в ней грязной палкой. «Суп, что ли, варит?» – подумала я. На вид – лет восемь-девять. Самый возраст для варки супа. Толстая, некрасивая, похожа на пацана. Кажется, пару раз я ее даже видела – вот так же, одну. Может, дурочка какая? Впрочем, кто бы говорил! Встретились два одиночества, ага.
Хотя, в самом деле… Почему бы мне не познакомиться с ней? А вдруг за неприглядной внешностью скрывается прекрасная душа – в кино ведь всегда так бывает! Может быть, эта девчонка тоже переживает сейчас какую-нибудь трагедию? Мы расскажем друг другу о своих проблемах, и обеим станет легче! Слово за слово, подружимся… Ну и что – разница в возрасте? Лет через тридцать мы будем почти ровесницами! Вот так Судьба и посылает людям настоящих товарищей!
– Привет! – сказала я.
Девчонка повернулась, вытащила грязную лапу из лужи, вытерла то ли ею – пот с лица, то ли ее – о свою потную физиономию и ответила скрипучим голосом:
– Приветик!
Я хотела было спросить, как у нее дела, но сочла такое продолжение беседы слишком скучным, предсказуемым. На секунду задумалась, чего бы сказать. И тут новоявленная подруга меня огорошила:
– Эй, а я тебя знаю, похоже!
– Знаешь?
– Ага. Ты ведь Надя?
– Ну да.
Я насторожилась. Это что, моя мечта стать звездой, как Кристина Агилера, наконец-то осуществилась? Или тут кроется какой-то подвох?
– Точно знаю! – девчонка противно хихикнула. – Ты Максима подружка! У вас же роман, да? Ты ночью к нему приходила, под окнами лазила! Вот анекдот! А потом у вас было свидание, верно? В лесу, за сортиром! И ты к нему лезла, а он не хотел целоваться!
– Чего-о-о?
– А потом он подумал, что раз уже за полночь, значит, свидание не первое, так что все можно! И все прямо там и случилось! Ага?
Я покраснела. Потом побледнела. Потом покраснела обратно. Застыла, как дурочка, перед этой малявкой, раскрыв рот и не в силах ничего из себя выдавить. Да что ж это?.. Да как это?.. Какие слухи распускают про меня Валька с Максом?! Теперь даже самая ничтожная сопля в «Конденсаторе» будет издеваться надо мной?!
«Кири-и-и-ил!» – разнеслось между тем над поселком.
– Блин, достала! Опять меня бабка зовет, чтобы ей провалиться! – воскликнуло существо, принятое мною за девчонку, подскочило и умчалось в неизвестном направлении.
Я осталась стоять, как стояла – ошарашенная, разбитая, обескураженная. Не знаю, сколько времени это продолжалось. Из оцепенения меня вывела пожарная машина, промчавшаяся в сторону нашего участка.
«Пожар? Но что может загореться, если кругом такая сырость?!» – подумала я и потащилась следом за машиной.
Ну, конечно!
Красная машина стояла под столбом электропередачи. Из машины тянулась лестница, наверху которой возился пожарный.
– Мя-я-я-у-у-у! – глупо вопил спасаемый Василий.
Через минуту он уже сидел, завернутый в одеяло, на руках у своей «мамочки» и жалобно попискивал, не в силах отойти от пережитого.
– Смотри, какую шкоднятину я сфотографировал! – сказал папа, когда я зашла в домик.
В окошке предпросмотра цифрового фотоаппарата виднелись снятые под большим увеличением жирная задняя лапа Василия и ухватившаяся за нее толстая пожарная перчатка.
– Неплохо, Надь? Что скажешь?
– Пап… Поехали домой! Я не могу тут…
После обеда мы с родителями (которые, наконец, поняли, что делать в этом дурацком поселке больше нечего) настригли пионов, насобирали малины, надергали луковой зелени, нащипали салата, наоткручивали огурцов, набрали сумок, нагрузили рюкзаков, навьючили себя, переоделись в ставшую непривычной человеческую (городскую) одежду и вышли за ворота.
Нам предстоял четырехкилометровый путь до станции – той самой, где мы так недавно и так давно покупали дынный дезодорант на пару с бывшей подругой. Этим путем меня носили в пеленках, возили на коляске, водили за руку, таскали практически за шиворот, катали на велике и подвозили на «Запорожце», поэтому я могла пройти его с закрытыми глазами и порой даже видела во сне. Каждый метр бесконечной дороги, удлиненной тяжким грузом, что-то значил для меня, имел свое лицо. Вот первый поворот за картофельными полями и небольшая свалка вокруг столбика с надписью «Выбрасывать мусор строго воспрещается!». Вот следы узкоколейки, по которой – если только родители этого не выдумывают – когда- то, в седой древности (то есть до моего рождения), ходил маленький паровозик, не гнушавшийся подкинуть садоводов; теперь это рай для собирателей металлолома: кусков ржавых рельсов и огромных болтов. Вот маленькие ивовые заросли: каждый раз, как мы проходим мимо, папа сообщает, что окончательно решил заняться плетением из лозы и начнет учиться прямо завтра. Вот заброшенный пионерлагерь: думаю, это именно тот, в который прилетала Черная Простыня. Вот клочок соснового (у нас других и не бывает) леса,
