«Мой Петька такой сладенький». В каждом слове, в каждом движении Тани пошлость. Бедный, бедный Котя.
Ассистентка ведущего шикает на Таню, прижимает палец к губам.
— «ЯК-18», на котором летал Николкин, — говорит в микрофон ведущий, — один из самых надежных самолетов в истории авиации. Совершить посадку на нем можно даже при отказавшем двигателе. А тут — одновременно отказал двигатель и самолет потерял управление. Есть свидетели, которые это видели и слышали. Перед тем как мотор умолк, они слышали какой-то хлопок, как будто негромкий взрыв. Наш корреспондент уже побывал на летном поле, с которого взлетел Николкин. Это маленький частный аэроклуб, и самолет Николкина обслуживал всегда один механик... Стоп! — Ведущий стучит себя по наушнику и обращается к ассистентке: — Женя! Я опять ничего не слышал! Как фамилия механика?
— Катков. Валерий Катков, — подсказывает ассистентка.
— Сегодня, когда Николкин взлетел, — говорит в микрофон ведущий, — этого механика, Валерия Каткова, в аэроклубе не было. Нам сказали, что никого там не было. Николкин приехал в аэроклуб и взлетел один. Сейчас Каткова уже нашли и его допрашивают. Что же произошло сегодня в подмосковном небе? Ошибка неопытного пилота, техническая неполадка или катастрофа была кем-то тщательно подготовлена? Мы будем следить за развитием событий. Пока что известно одно — сегодня, 7 августа 1998 года, погиб великий русский кинорежиссер и актер Алексей Николкин, крупнейший общественный деятель и прекрасный человек. Погиб, как и жил, в полете. На этот раз буквально в полете.
— Ну помогите же мне! — кричит на милиционера Таня.
— Успокойтесь, девушка. Как зовут мальчика?
— Петька! — Таня уже плачет. — Петр. Петр Николкин. Это же внук Николкина! Объявите по радио! Красная майка и синие шортики! Я уже два часа его ищу!
— Это его сына жена, — показывает на Таню молодая тетка из толпы. — Она артистка. Она в его фильме снималась.
— У Николкина в фильме? — интересуется другая.
— Нет, у его сына. Он же тоже режиссер. Я ее в журнале видела.
— Так кто же из них разбился?
— Николкин, — говорит старая тетка, — он при Сталине на всех стучал.
— Женщина, что вы несете? — вступает в разговор старик. — Тот, кто разбился, еще ребенком был при Сталине. Это старший стучал, который «Нашу историю» написал.
— Никто не стучал! Ну люди! Как известный человек — так надо обязательно обосрать, — заступается кто-то за моего папу.
— Россия, — говорит молодая тетка.
— Это все одна мафия, — говорит старая тетка. — Во все времена эти Николкины были наверху. Все в говне, а они в белом. Это ненормально.
— Козлиха ты. Ты хоть один его фильм смотрела?
— А все равно человека жалко.
Толпа растет. С соседних улиц идут все новые люди.
— Ну что вы на меня смотрите! — кричит Таня на милиционера. — У меня ребенок пропал! Сделайте же что-нибудь. Надо же его искать!
— Где его искать?
— Танечка, — выбирается из толпы наша соседка, жена прокурора, — вы Петю ищете?
— Да! Я уже все вокруг обегала. Он как сквозь землю провалился!
— Но я же видела, как он уехал.
— Как уехал?!
— Мне кажется, смотреть на катастрофу. Он сел в какую-то машину с каким-то бородатым пожилым мужчиной. Я думала, это ваш знакомый.
— Нет! Нет! Какой еще знакомый?! Вы слышите? — Таня поворачивается к милиционеру. — Кто-то его увез!
В столовой на диване в беззвучной истерике бьется моя жена Нина. Санитар держит ее за плечи. Врач делает ей укол.
На веранде Степа сидит за столом, глядя в пространство. Макс рядом с ним, обнимает его за плечи.
— Почему там Таня кричит? — спрашивает Степа.
— Таня всегда кричит.
— Что-то еще случилось? — спрашивает Степа.
— Папа, может быть, тебе лучше прилечь? — спрашивает Макс.
— Нет. Я сейчас д-д-должен звонить министру культуры.
— Зачем?
— Я должен д-договориться о похоронах. Надо д-добиться разрешения на Новодевичье.
— Папа, подожди. Потом. Успокойся.
— Но это нельзя откладывать. Это не т-т-так просто. Принеси мне телефон.
— Папа, мы сами все сделаем, без тебя.
— Вы? Кто «вы»? Ты же иностранец. И эти, внуки, ничего не смогут сделать без меня. Новодевичье решается на самом в-в-верху. Когда твоя мама ум-мерла, я только через Кремль добился, чтоб ее разрешили похоронить на Новодевичьем рядом с ее отцом, Полонским. А ведь Дашенька была лауреатом Ленинской премии. Леша тоже лауреат, но не Ленинской. Его хоронить б-б-будет еще сложнее.
— Папа, папа, — уговаривает Степу Макс, — расслабься. Мы все сделаем.
— С г-гробом тоже надо что-то решать, — говорит Степа. — Лешу нельзя класть в открытый гроб. Ведь он сгорел.
У него начинает непроизвольно дергаться щека.
— Папа, папа, — гладит его руку Макс.
— Ты возвращаешься в Лондон когда? Завтра?
— Я не полечу.
— Но у тебя же сдача спектакля. Ты не имеешь права сорвать п-премьеру. Как у вас на Западе г-г- говорят: «Что бы ни случилось, а шоу должно продолжаться».
— Папа, я никуда не полечу.
— Тогда расскажи мне п-п-про свой спектакль.
— Я потом расскажу.
— Почему потом? Сейчас. Я хочу понять. Почему опять «Вурдалаки»? Когда ты ставил «Вурдалаков» в восьмидесятом году, это я понимаю — это ты по молодости лет сражался с б-б-большевиками. Я уж думал, не диссидент ли ты, как этот Любимов с его Таганкой, не приведи Господь. А сейчас с какой стати «Вурдалаки»?
— Папа, уймись.
— Я говорю — большевиков давно нет, — не унимается Степа. — С кем ты сейчас сражаешься?
— Папа, мы сейчас будем говорить об искусстве?
— П-почему нет? Мы в этом д-доме всегда говорили об искусстве. А в самые тяжелые времена мы особенно много г-го-говорили об искусстве. Как сейчас помню. Тридцать седьмой год. Ночь. Дашенька тобой беременна, вот-вот родит, а вокруг всех сажают, и этой ночью могут за нами прийти. А мы тут сидим и спорим о «Бубновом валете». Я, как всегда, честно говорю, что абстракционизм — это болезнь или жульничество. А Даша с Полонским вдвоем на меня орут. И спорим, и спорим. И ты знаешь, это были самые счастливые м-м-м-минуты моей жизни...
Начинает неудержимо рыдать. Макс прижимает его рыжую голову к своей груди, гладит по спине. Смотрит через окно в сад- Уже начинает темнеть. Во дворе толпа друзей и соседей по Шишкину Лесу.
— С кем там Котя говорит? — смотрит в окно Степа. — Что это за тип? Я его где-то видел. Кто это?
— Ты не мог его нигде видеть. Это следователь.
— Почему следователь? Лешу убили?
— Не думай сейчас об этом.
