К этому возрасту я уже знала, что обзываются те, у кого много злобы, кто не состоялся как личность, кого тоже постоянно шпыняют, и, чувствуя пустоту внутри себя, они и выплескивают злобу на того, кто, как им кажется, еще несчастнее их.
На память приходят рассуждения американского психолога Дейла Карнеги о том, что никто никогда не бьет мертвую собаку. Что толку пинать мертвую собаку? Взять с нее нечего и завидовать нечему. А вот если вас постоянно задевают, значит, у вас есть то, чему можно позавидовать. То есть мне завидовали...
Вязальный цех
С Люсей, соседкой по палате, я подружилась. Она иногда помогала меня кормить, но было неудобно просить ее об этом часто и безвозмездно. И я предложила ей взаимовыручку. Однажды после обеда, когда она, как обычно, сидела на койке, сложив руки на коленях, я сказала:
— Люсь, у тебя же руки здоровые, почему бы тебе не вязать вещи? Хотя бы одежки для малышей. У тебя бы их покупали, глядишь, заработала бы, не лишняя копейка.
Даже живя в ПНИ, я знала, что тогда, в 1979-м, прилавки детских магазинов не ломились от товаров. А многие вещи, в том числе вязаные, были в дефиците. Кофточки, шапочки и шарфики чаще всего вывязывали внукам добрые бабушки, но ведь не у всех есть бабушки, умеющие вязать.
— Я знаю, как набирать петли, а вот когда вяжу, путаюсь. И ничего не получается, — сокрушенно ответила Люся.
— Давай я с тобой позанимаюсь. Руки у меня плохие, но все вязальные ходы знаю. Я помогала в детдоме девочкам. Тем, кто, так же как и ты, вначале не мог освоить вязку. А за это попрошу тебя кормить меня, когда няни не приходят.
— А из чего будем вязать? На что покупать нитки? Я же пенсию на руки не получаю. Может, ты ее получаешь?
— Я тоже не получаю. Но для начала необязательно вязать из новой пряжи. Можно, к примеру, распустить мой свитер.
— А тебя не заругают за этот свитер? — засомневалась Люська.
— Кто? Это же мой личный свитер, могу делать с ним все, что захочу, — заверила я, довольная своей находчивостью.
Распороли по швам мой зеленый свитер, совсем еще целехонький (уж очень мне хотелось начать производство), и распустили на нитки. Люська связывала нитки узелками и сматывала в клубок.
Сначала я ее научила вязать английской резинкой, так как она самая легкая и запомнить ее проще простого. Я сидела рядом и подсказывала, какую петлю нужно провязать. Старалась особо не умничать, чтобы не обидеть Люсю, и здесь помог горький детдомовский опыт, там меня научили вести себя скромно, мигом окорачивали, едва во мне просыпался гордый черт. Один истошный ор Анны Степановны Лившиной чего стоил, до сих пор в ушах звенит. Когда Люська освоила английскую резинку и обычную вязку лицо- изнанка, мы вдвоем смастерили детский чепчик, который тут же купила одна молодая няня. Главное — почин!
Потом у нас с Люсей пошли другие детские вещицы, сразу находившие своих покупателей. Заработки непостоянные и небольшие, два-три рубля, зато как изменилось отношение окружающих. Все оценили мои организационные способности и Люсины вязальные навыки. Хвалили нас чаще вместе, мол, молодцы девчонки, вон какое нужное дело затеяли. Я и сама гордилась нашим маленьким вязальным цехом.
Теперь няни сами приносили нам старые вязаные вещи, Люся их распускала, а я придерживала распускаемую тряпочку, чтобы ей удобнее было мотать.
В процессе вязания старалась не подчеркивать, что «веду» Люсю, ведь людям неприятно, когда их все время учат. А та меня исправно кормила, и я уже не зависела от нянечек.
Потом Люся наловчилась вязать сама, без моей помощи, и, соответственно, уже не была обязана меня кормить. Ох, как сложно мне было с этим кормлением! Иногда я Таську просила покормить меня, иногда других девчонок, так и перебивалась.
Цените, люди, то, что вы сами можете зачерпнуть ложкой из тарелки и поднести ее ко рту! Что вы самостоятельно можете попить из стакана или из чашки! А уж если ваши руки в состоянии орудовать вилкой, ножом и прочими столовыми приборами, вы просто счастливый человек!
Страхи «слабого» корпуса
Ночами я улетала в свои наивные мечты. Грезила, что рано или поздно найдется хороший врач, который внимательно и по-доброму выслушает меня и исправит этот несправедливый приговор «олигофрения в стадии дебильности».
Обитать в «слабом» корпусе было страшно. Однажды Люся села ко мне на койку, и мы болтали о том о сем. Вдруг в палату ввалился больной на голову мужик и полез к Люсе с поцелуями. Та наклонила голову и сопротивлялась. Но он здоровый бугай, сила на его стороне, и меня затошнило уже от одной мысли, что он переборет Люсю и достанет ее своим вонючим ртом. И, не задумавшись о последствиях, я что есть силы двинула его ногами — на удар мои парализованные ноги оказались способны. Слабоумный бугай перелетел через Люсину коляску и шмякнулся на пол. Думала, больше не полезет, ведь и ходил-то плохо, ноги заплетались, так нет же, поднялся и опять потянулся к Люсе. Тогда я заорала:
— Люська, ползи скорее в коридор, зови санитара или нянечку!
Пока Люся ползла до порога, бугай набил мне морду и ушел довольный. Няньки пришли, когда все уже закончилось, поохали, развели руками и дали мудрый совет на ночь подпирать дверь койкой. А кто это сделает? Я не могу, Люська тоже. Потом бугая перевели на второй этаж, где пригляд за такими больными больше, и назначили ему успокоительные уколы.
Но страшнее выходок единичного бугая было, когда вся дежурившая смена напивалась в стельку. В такие минуты я лежала и думала: вот если бы рядом со мной не было никого из соседок, кто бы мог мне помочь, то что тогда? Вот, например, захочется в туалет, и хоть изойди криком в такую смену, никто не подойдет. А если плохо с сердцем? Конец! И до утра пролежала бы покойником.
Дежурная медсестра никогда не ходила по палатам и не спрашивала, кому что надо, лишь утром настрачивала рапорт о том, как прошла эта смена.
А смена прошла так, что персонал напился, завалился спать, к утру все проспались, протрезвели и приступили к работе.
Квалификация младшего персонала оставляла желать лучшего. Не все няни знали, как положить судно под лежачего больного. Они предпочитали более простое решение — на матрас лежачего больного надевали так называемую «матрасовку», сшитую из клеенки, и меняли простыню дважды в сутки. И наплевать, что человек обмочился три-четыре раза и лежит мокрый по уши. Придет время всех перестилать, вот тогда и заменят простыню. Этой же пропитанной мочой простыней повозят по мокрой клеенке, вроде как вытерли, застелют сухую простыню, которая тут же становится влажной от клеенки, и что меняли, что не меняли, простыня лишь по краям чистая и сухая. Вот такая метода — необременительная для нянечек и губительная для кожи больного, постоянно раздражаемой мочевой кислотой. Памперсы в 1979 году уже существовали и широко применялись за рубежом, даже проникли в отдельные семьи и лечебницы СССР, но до глубинки еще не дошли.
Я больше всего боялась, что ослабну, слягу и подо мной точно так же будет гнить клеенка с матрасом. И вместе с моим телом сгниет до появления живых червей — такое в ПНИ случалось! Поэтому я каждый день, как бы скверно себя ни чувствовала, как бы плохо мне ни было, как бы ни кружилась голова, как бы ни болел позвоночник, обязательно вставала на ноги возле своей кровати и стояла, держась за ее спинку по десять–двадцать минут. Сколько хватало сил.
И, благодаря этому, неплохо научилась держаться на ногах. Эта физкультура помогла укрепить мышцы на ногах, и я начала вскарабкиваться на коляску без посторонней помощи. А сподвиг меня на эту физкультуру животный страх стать лежачей и неухоженной.
Значимые люди
Расскажу о немаловажных для меня людях, с которыми тесно связала жизнь в Прокопьевском ПНИ.
Наша добровольная помощница Тася — замечательный человечек. Тася родилась одиннадцатым ребенком в семье и единственным оставшимся в живых. Но, увы, с идиотией в глубокой стадии, не поддающейся никакой коррекции. Во всяком случае, так считалось в нашем ПНИ. До десяти лет родители
