дворянско-феодальный мир. Поэтому, оценивая революционную роль пролетарских колонн, Зубатов поставил себе целью отвлечь их, хотя бы ценой некоторых уступок насчет буржуазии, от революционной борьбы и по возможности привлечь и использовать их в целях укрепления дворянско-феодального общества. Зубатов учел и стремление рабочей массы к организации, и стремление рабочей массы к общему улучшению своего положения, учел, наконец, и то, что в этот период причины борьбы пролетариата коренились в условиях труда и быта на фабрике. Зубатов не имел еще перед собой в 90-х годах единой пролетарской армии, объединенной единой классовой программой, единой целью уничтожения дворянско-феодального мира. Имея пред собой густые рабочие колонны, стремящиеся к организации и улучшению своего положения, с одной стороны, и имея уже пред собой революционную теорию, идущую на соединение с рабочим классом, Московская охранка, при помощи выработанной Зубатовым особой тактики, ставила своей целью овладеть рабочим классом организационно и организационно рассеять его; овладев рабочим классом организационно, овладеть им идеологически и идеологически обезглавить его, привив рабочему классу свою собственную идеологию и вырвав из рабочих рядов носителей классовой революционной идеологии. Эти цели продиктовали Зубатову те мероприятия, которые получили название «полицейского социализма» и раскинулись довольно широко по Москве и Юго-Западному краю, встречаясь в Вильне, Минске, Одессе. Они носили, в зависимости от места, разные названия, но везде их цель была одинакова.
Наряду с этой специфической зубатовщиной, раскинувшей свои корни по центральным губерниям и центральным городам юго-запада и юга России, из-под руки Зубатова выросла и специфическая форма организации рабочего движения в Ленинграде, тогдашнем Петербурге, связавшаяся впоследствии с именем попа Гапона. Гапониада, – от имени возглавлявшего ее попа Гапона, – теперь подробно разработана, и Спиридович в своих записках фактически ничего нового не дает, кроме подтверждения того, что Гапон находился в тесной связи с охранным отделением и до и после 9 января и что эта разновидность полицейской организации рабочего движения, возглавляемого Гапоном, тоже имела тенденции развернуться по всей России, перекинуться из Петербурга в Москву, укрепиться в Киеве и других местах. То, что рассказывает Спиридович о петербургских зубатовских организациях и о результате их 9 января, не выходит, с точки зрения фактов, почти из рамок общеизвестного. Здесь есть кое-какие штришки, которые дополняют историю гапониады новыми фактами и, конечно, резко отличаются в своей аналитической части от того, что знает и как понимает теперь рабочее движение Петербурга современная историческая мысль.
В петербургском рабочем движении интересно сплелись две струи. Одна – это та, которая приводила и в московские к другие зубатовские организации части рабочего класса. Это своеобразный российский тред-юнионизм, выросший здесь в Петербурге из среды мелко-буржуазных, привилегированных по своему положению слоев рабочего класса, в то время как в Минске он вырастал из среды мелко-буржуазных ремесленников, а в Москве его носителем являлась мелко-буржуазная по своему социальному положению, но противоположная по своему внутреннему классовому положению, связанная с деревней, текстильная масса. Связь между струей русского тред-юнионизма и тем, что представляла собой гапониада и дала своеобразный характер петербургскому движению, – своеобразный характер, выразившийся, в конечном итоге, в том, что тред-юнионисты, вышедшие из кружка Карелина, потащили за собой Гапона, вышедшего из Петербургской охранки. Судьба петербургских союзов, как и судьба всех жандармских начинаний этого рода, была одинакова. Рабочий класс жестоко разочаровал жандармских тактиков, показав им на деле, что он – рабочий класс – это растущий могильщик всего дворянско-буржуазного мира. Овладеть и обезглавить рабочий класс не удалось. Наоборот, через зубатовские организации, через гапоновские союзы рабочий класс перекинулся, организовался и выступил 9 января и в течение января 1905 года по России, как единый класс с единой классовой целью, с единой классовой программой. Ценность 9 января как раз и заключается в том, что этот день был днем яркого осязаемого проявления перехода революционной мощи рабочего класса в новое качество. Количественно движение, охватившее весь Петербург, а за ним и всю Россию, превратившее зубатовские союзы и Петербург в очаги революционной борьбы, выросло с необыкновенной силой, превратившись само в резко-классовое, резко очерченное политическое движение, политическую борьбу рабочего класса. В зародыше 9 января сохранило уже все формы борьбы, какие развернул рабочий класс в своей борьбе в 1905 году. Массовая политическая стачка, политическая демонстрация и, наконец, вооруженная борьба с дворянско-феодальным строем, борьба, имеющая своей целью уничтожение самодержавия в первую очередь, – все эти формы уже были указаны рабочим классом 9 января.
В тот момент, когда Спиридович вступил в двери охранного отделения, до этого было еще далеко. На первом плане в 90-х годах перед жандармским управлением стояла борьба с революционным движением мелкой буржуазии. Спиридович удачно сражался с московским студенчеством, он проявил великолепный талант ищейки и сыщика в борьбе с организациями эсеров; им был пойман ряд крупных боевиков, во главе с Гершуни, рабочее же движение в те годы воспринималось еще, как движение стихийной массы, для которой зубатовская тактика является наилучшим орудием. К 1905 году, когда террористические удары партии эсеров заставили Спиридовича уйти с поста начальника Киевской охранки, рабочее движение, всей своей массой перекинувшееся через зубатовские союзы, выявилось как политическое движение, отодвигая этим самым в сторону героических представителей революционных слоев мелкой буржуазии.
Отлично понимая смысл и сущность своей деятельности, Спиридович никогда не понимал и даже теперь, когда в эмиграции написал свои воспоминания, не может понять, что он принимал участие в классовой борьбе, находясь на той стороне баррикад, защищая ту сторону баррикад, которые штурмовали революционный рабочий класс и крестьянство. Отсюда в своих оценках Спиридович представляет и оценивает революционеров и революционные выступления, как действия, полные жестокости и бесчеловечности и в то же самое время он своим изложением и описанием тех или других мероприятий руководимого им отделения, тех или других разговоров по поводу выступления, операций или подготовки судебного процесса с представителями прокуратуры – генералитета старой власти – дает такие сочные картины классовой сущности государственного, аппарата самодержавия, какие трудно найти у какого- нибудь другого мемуариста, вышедшего из дворянского лагеря.
Если записки Спиридовича с точки зрения фактов дают мало нового (это, правда, не его вина, это, наоборот, мерило нашей успешности исторического изучения), то с точки зрения вскрытия классовой сущности всех государственных органов дворянско-феодального мира старой России записки Спиридовича дают чрезвычайно красочный и чрезвычайно сочный материал. Факты, сообщаемые в этих записках, невелики и быть может не всегда значительны, но их классовая сущность бьет в глаза читателю. В каждой строчке записок Спиридовича, в особенности в той части, где описывается не только подготовка и обучение кадров дворянско-феодального мира, а действия активных слуг дворянско-феодального общества, видна классовая сущность этого исчезнувшего навсегда с российской земли мира; классовая сущность, состоящая в беспредельной эксплуатации и угнетении трудящихся и в беззастенчивом распоряжении в своих классовых целях и интересах всем государственным аппаратом старой России.
I
В Нижнем Новгороде, высоко над Волгой, почти в центре старого Кремля с его древними кирпичными, покрытыми мхом стенами и башнями, раскинулось покоем буро-красное здание Аракчеевского кадетского корпуса. Фасад корпуса выходит на Кремлевскую площадь, с кафедральным собором, корпусною церковью и казенными зданиями; одно крыло смотрит на свой садик-плац, другое же глядит с высоты Кремля на убегающую в даль Волгу, на расстилающуюся за ней безбрежную даль лесов и лугов, на раскинувшиеся у слияния ее с Окой село Кунавино и ярмарку. Перед окнами корпуса – Мининский сквер с памятником-обелиском гражданину Минину [2]. У главного входа четыре медные на зеленых деревянных лафетах пушки эпохи Александра I с громадными гербами графа Аракчеева [3], с его девизом: «без лести предан».
Корпус наш был основан на средства, завещанные графом, и находился сперва в Новгороде, откуда и
