больше чем достаточно. Новые союзы плодились как грибы и столь же быстро исчезали с лица земли, почти никем не замеченные. Основатели этих обществ по большей части не имели никакого представления о том, что это, собственно говоря, значит — вырастить новую партию или, тем более, создать новое движение. Большей частью эти мыльные пузыри... лопались самым смешным образом, обнаруживая только полное политическое ничтожество их творцов.
Просидев часа два на описываемом заседании, я начинал приходить к выводу, что и так называемая Германская рабочая партия принадлежит к этому же разряду партий. Я был очень рад, когда Федер закончил. С меня было довольно, и я уже собирался уходить, как вдруг было объявлено, что теперь начнется свободная дискуссия. Я решил послушать. Но и дискуссия показалась мне совершенно пустой. Внезапно слово взял некий профессор, который в своей речи стал критиковать аргументы Федера. После возражений со стороны Федера (надо сказать, очень убедительных) профессор неожиданно заявил, что он готов стать «на почву фактов», но тем не менее советует молодой партии самым настоятельным образом добавить в программу один важный пункт, а именно отделение «Баварии» от «Пруссии». Ничтоже сумняшеся, сей профессор утверждал, что в этом случае австрийские немцы немедленно присоединятся к Баварии, что тогда условия мира будут куда более благоприятными для нас и тому подобный вздор. Тут я не выдержал и тоже записался в число желающих выступить. Я резко отчитал ученого профессора, и, прежде чем я успел закончить свою речь, мой ученый удрал — как собака, которую окатили ушатом холодной воды. Пока я говорил, меня слушали с удивленными лицами. Когда я кончил и стал прощаться с присутствующими, ко мне подбежал один из слушателей, назвал свою фамилию (которой я, кстати, не смог расслышать) и сунул мне в руку какую-то книжечку, по-видимому политическую брошюру, прося меня самым настоятельным образом, чтобы я на досуге прочитал эту вещь».
Этим не запомнившимся Гитлеру с первого раза человеком был основатель и первый председатель ДАП мюнхенский слесарь Антон Дрекслер. Историки позднее уточнили, что на историческом собрании присутствовало не 25, а 45 человек, в том числе 1 врач, 1 химик, 2 владельца фирм, 2 торговца, 2 банковских служащих, 1 художник, 2 инженера, 1 писатель, 1 дочка судьи, 16 ремесленников, 6 солдат (в том числе и Гитлер, который, хотя и был в штатском, в списке обозначил себя ефрейтором и в качестве домашнего адреса указал адрес своей части — 41-го полка), 5 студентов и еще 5 человек, не указавших свою профессию. Как видим, состав свежеиспеченной партии был довольно пестрым, и что любопытно — среди первых членов «рабочей партии» собственно фабричных рабочих не было. Относительно преобладали ремесленники (к ним принадлежал и Дрекслер). Но в то же время нельзя было сказать, что ДАП составили совсем уж низы общества. Хотя надо полагать, что владельцы фирм были отнюдь не Круппами, а банковские служащие — совсем не президентами банков.
В то время Гитлер жил в маленьком домике на территории своей части. В книге «Моя борьба» он вспоминал: «У меня была привычка просыпаться очень рано, еще до пяти часов утра. В домике у меня было много мышей. И вот я частенько оставлял им корки хлеба или косточки, вокруг которых мышки поднимали с самого раннего утра отчаянную возню. Просыпаясь, я обыкновенно лежал с открытыми глазами в постели и наблюдал игру этих зверьков. В жизни моей мне пришлось порядочно поголодать (здесь, как мы уже убедились, поэтическое преувеличение. —
На следующий день после описанного собрания я проснулся около пяти утра. Так как уснуть уже больше не мог, я стал думать о вчерашнем собрании. И внезапно вспомнил о брошюрке, которую мне сунули в руки. Я нашел ее и решил тут же прочесть, благо она была небольшой. Ее автором был тот рабочий, что дал мне ее. Он описывал, как из хаоса марксистских и профсоюзных фраз ему удалось вернуться к национальным идеям. Отсюда и заглавие брошюры — «Мое политическое пробуждение». Начав читать, я одолел ее сразу до самого конца. Ведь там описывалось нечто совершенно аналогичное тому, что мне самому пришлось пережить 12 лет назад. Непроизвольно передо мной опять прошло в очень живой форме мое собственное прошлое. В течение дня я еще несколько раз вспоминал прочитанное. Затем я уже стал забывать о брошюре, как вдруг мне прислали открытку, в которой сообщали, что я принят в члены Германской рабочей партии, просили сообщить, как я отношусь к этому, и приглашали на собрание комитета партии, которое должно было состояться в ближайшую среду.
Я был немало удивлен подобным способом вербовки и сначала не знал, досадовать или смеяться по этому поводу. Я думал о создании собственной партии и не собирался вступать в уже готовую партию... Поэтому совсем уже приготовился было писать письменный отказ этим господам, но тут победило любопытство, и я решил все-таки в назначенный день пойти на собрание, чтобы устно изложить свои мотивы.
Наступила среда. Собрание было назначено в пивной «Розенбадброй» на Хернштрассе, очень бедном трактирчике, куда редко кто забредал. Впрочем, в 1919 году и в более богатых ресторанах было очень голодно и неуютно. «Розенбадброй» я прежде не знал вовсе.
Пройдя через плохо освещенную столовую, в которой не было ни единой живой души, я через боковую дверь вошел в комнатку, где должно было происходить «заседание». За столом, освещенным тусклым светом испорченной газовой лампы, сидели четверо молодых людей, в том числе и знакомый мне автор брошюры, который тотчас же радостно приветствовал меня, произнеся несколько теплых слов в адрес нового члена Германской рабочей партии.
Это показалось мне уж слишком. Но тут мне сообщили, что «главный председатель» партии придет только некоторое время спустя, и я решил подождать со своим заявлением. Наконец пришел этот «главный председатель»... Во мне возобладало любопытство, и я решил обождать и послушать, что будет дальше. Теперь я, по крайней мере, узнал фамилии присутствовавших. Председателем партии «в общегосударственном масштабе» был г-н Харер, а мюнхенским председателем был Антон Дрекслер».
После того как присутствовавшие зачитали несколько приветственных писем из Берлина, Дюссельдорфа и Киля и порадовались, как быстро растут связи ДАП, а также одобрили отчет партийного кассира о том, что в кассе полноценных 7 марок 50 пфеннигов, Гитлер совсем затосковал. Он признался: «Ужасно, ужасно! Это была кружковщина самого худшего вида. И вот в этакий клуб меня приглашали вступить. Далее перешли к вопросу о приеме новых членов, иными словами, к уловлению моей высокой персоны.
Я поставил несколько вопросов. Выяснилось, что у партии нет программы, вообще нет ни единого печатного документа, нет членских билетов, нет даже печати. Была только добрая воля и горячая вера в свое дело и несколько уже принятых куцых тезисов.
Мне было не до смеха. Передо мной были явные симптомы полной беспомощности и острого недовольства всеми прежними политическими партиями, их программами и всей их деятельностью. Этих молодых людей пригнало на это такое с виду смешное собрание чувство, что все старые партии обанкротились. Они поняли, что эти партии совершенно не способны служить делу возрождения германской нации и равным образом не могут дать ничего им самим лично. Я наскоро прочитал напечатанные на машинке тезисы и убедился, что эти люди еще только ищут пути и не знают своей дороги... Их чувства были знакомы мне. Это было страстное стремление найти новые формы для движения, которое было бы гораздо шире, чем партия в старом смысле слова».
После нескольких дней размышлений, когда чувства боролись с доводами рассудка, Гитлер решил присоединиться к ДАП. Он счел, что приглашение туда — знак судьбы. Еще только зарождающаяся крохотная партия не успела закоснеть в своих организационных формах, и ее можно было легко подчинить своему влиянию, а затем использовать в целях «национального подъема». Надо было только должным образом поставить дело организации и пропаганды, а в этих вопросах Гитлер считал себя вполне сведущим человеком.
Можно сказать, что 16 сентября 1919 года стало днем, когда началось восхождение к власти Гитлера и будущей Национал-социалистической германской рабочей партии (НСДАП) и движение Германии и всего человечества ко Второй мировой войне, в которой суждено было погибнуть 60 миллионам человек. До этого момента антисемитские и националистические взгляды Гитлера сами по себе не представляли общественной опасности. Подобные взгляды разделяли миллионы немцев. Да и сейчас в Германии и других странах много подобных людей, брюзжащих за выпивкой по поводу евреев (цветных, кавказцев...), об ущемлении прав «коренной национальности» (немцев, русских, французов, американцев...), но дальше этого они никуда не
