сделал смотр своему войску. Глазам василевса предстала безрадостная картина: «Странное зрелище представляли эти столь знаменитые ромейские воины, храбрость коих подчинила Восток и Запад; налицо было скромное число мужей, да и то одетых в рубища и удрученных скудостью, лишенных вооружения и вместо мечей и военных снарядов имевших при себе колчаны и секиры; конники без коней и без прочего вооружения. Давно уже цари не выступали в поход, поэтому у военных людей, как у не несших действительной службы, отнято было содержание и денежные выдачи. Они имели робкий вид, не имели мужества и казались неспособными ни на какие большие предприятия. И самые знамена, не возбуждавшие громкого крика, мрачные и как бы потускневшие, окруженные незначительным количеством воинов, производили на зрителя тягостное впечатление. Приходило на ум, как дошло до такого состояния ромейское войско и каких денег и какого труда будет стоить вернуть их в прежнее состояние… С другой же стороны, неприятель, с которым придется иметь дело, известен своей отчаянной храбростью, настойчивостью, опытностью и искусством. Сознавая все это, император, тем не менее, ради государственной пользы считал обязательным для себя идти на врага и по возможности ограничить и сократить его сильный напор» (Иоанн Скилица, [231, т. III, с. 90]). Осенью в столицу пришло сообщение о взятии Романом Мембиджа, а затем за неделю византийцы разгромили несколько крупных отрядов султана, направлявшихся в набег на империю. «Воистину достойно удивления и заслуживает упоминания, — писал историк Михаил Атталиат, — что василевс… восемь дней подряд преследовал неприятеля с одной только дружиной, лишенной необходимых вещей, в местности безводной и непроходимой» [132, т. II, с.284]. Зимой император торжественно возвратился в столицу. Пселл, неприязненно относившийся к Диогену, составил об этом походе совсем другое мнение: «[Диоген. — С.Д.] блуждал, выступал в одно место, а прибывал в другое, бродил по Сирии и Персии, и если что удалось ему, так это завести подальше в горы и расположить на высоких холмах свое войско, вновь его спустить, увести по узким дорогам и таким ловким маневром погубить множество своих людей. Тем не менее он возвратился с победным видом» [53, с. 180].
Весной Роман IV снова отправился на сельджуков, но вынужден был вернуться, так как в тылу его армий восстал командир итальянских наемников Криспин. Мощное наступление норманнов Роберта Гвискара на остатки того, что когда-то было катепанатом Италия, задержало Диогена в Константинополе и в следующем, 1070 г. Турецкую кампанию возглавил Мануил Комнин, племянник императора Исаака. Однако он не справился со своей задачей, потерпел от мусульман серьезное поражение, турки заняли Хоны и Манцикерт.
Весной 1071 г., после нескольких лет осады, пала последняя византийская крепость в Италии — Бари.
Так как положение в жизненно важных для империи районах Малой Азии оставалось тревожным, Роман IV Диоген начал готовить решительный удар по сельджукам, нацеливая армию на Экбатаны и Тегеран — ключевые города султаната. Напрасно военачальник Иосиф Тарханиот, указывая на многочисленные опасности такого предприятия, предлагал выжечь приграничные районы и ждать турок там, лишая их возможности подкреплений, — император упорствовал. Летом 1071 г., во главе стотысячной армии, оснащенной тяжелой артиллерией, Роман IV выступил в Армению, к берегам озера Ван, где две твердыни — Манцикерт и Ахлат — прикрывали Иранское нагорье. Предвкушая победу, император заранее разделил земли сельджуков между своими полководцами.
Ромеи осадили Манцикерт и овладели им в начале августа, однако поход Диогена был обречен на неудачу с самого начала — бесстрашного, но недалекого василевса окружали изменники.
Патриотизм, как это нередко бывает в эпоху упадка, был совершенно чужд значительной части аристократии, и желавшие во что бы то ни стало удалить императора с трона Дуки и их сторонники, не задумываясь, рисковали страной. Сначала, правда, покушались только на жизнь самого Романа — то ночью вспыхивала палатка, где он спал, то обрушивался дом, в котором он предполагал остановиться. Затем решили погубить его вместе с армией. Никифор Василаки, которому была поручена разведка, сознательно вводил василевса в заблуждение, и тот до последнего момента не знал, что султан Алп-Арслан с огромными силами приближается к Манцикерту. Иосиф Тарханиот, отправленный к Ахлату с внушительной частью войска, встретив турок, бежал, но не обратно в Манцикерт, а совсем в другую сторону, чем сильно ослабил войско Романа IV накануне генерального сражения. Более того, непосредственно перед боем отряд союзников-узов переметнулся к неприятелю.
Противники сошлись 19 августа 1071 г. на равнине перед Манцикертом. Император лично повел тяжелую кавалерию и обратил сельджуков в бегство. Опасаясь засады, он остановил катафрактов у турецкого лагеря и отдал приказ поворачивать знамена назад. Сын кесаря Андроник Дука преднамеренно исказил приказ и поднял панику в арьергарде, утверждая, что император убит. Солдаты обратились в бегство, ряды греков смешались, в тыл пришедшей в полное расстройство армии ударили турки, и начался разгром. «Так обстояло дело с… войском. Но окружившие императора враги отнюдь не легко и не сразу его одолели. Обладая стратиотским военным опытом, знакомый со многими опасностями, он оказал сильное сопротивление нападающим, убив многих [из них]. Наконец он был ранен мечом в руку, а затем конь его был повержен стрелой и ему [Диогену] пришлось сражаться пешим. И вот, к вечеру, вконец утомленный, он смирился и стал пленником…»(Михаил Атталиат, [6, т. I, с. 378]) Впервые за всю историю Византии император ромеев попал в плен к варварам[95].
В столице о судьбе государя не знали, по крайней мере первое время, ничего, а Дуки праздновали его гибель. Поэтому, когда султан через неделю согласился отпустить Романа IV за выкуп в 100 000 золотых и уступку Манцикерта и Антиохии, константинопольские верхи всполошились. В конце сентября синклит, во многом по инициативе Пселла, объявил Диогена низложенным. От имени Михаила VII (24 октября Дука был провозглашен единодержавным царем) Роману предложили «прощение», но тот, не совершивший ничего предосудительного, почувствовал себя оскорбленным. Обосновавшись в одной из армянских крепостей, Роман IV стал собирать оставшиеся верными ему войска, а затем под напором правительственных отрядов отступил в Киликию. Против свергнутого, но не покорившегося василевса синклит послал его злейшего недоброжелателя, Андроника Дуку, предавшего императора в страшный день Манцикерта. Началась гражданская война. Разбитый в нескольких сражениях и покинутый теми, кому доверял, Роман сдался под гарантию личной безопасности (за что ручались прибывшие с Дукой митрополиты) летом 1072 г. Но на пути в столицу, еще в Малой Азии, Диогена ослепили, придавив щитом в каком-то чулане. Тщетно Роман вспоминал о данных ему от имени правительства обещаниях! За неимением палача и инструментов казнь провел какой-то случайный человек толстым шестом от палатки. Четыре раза раскаленное железо погружали несчастному императору в глазницы. Роман сам, крича, убеждал своих мучителей, что глаза его вытекли. Лицо Диогена безобразно распухло (видимо, начался сепсис), и через несколько дней (4 августа 10 72) он умер на острове Прот.
Год низложения Диогена, по мнению А.А. Васильева, стал переломным для империи: «В этом году Византия потеряла Южную Италию на Западе и подписала смертный приговор владычеству в Малой Азии на Востоке. С этих пор Византия перестает быть мировой державой средневековья» [106, т. I, с. 348].
Интересно отметить, что все четыре императора, носившие имя Роман, кончили плохо.
Михаил VII Дука Парапинак
Старший сын и соправитель Константина X Михаил получил власть по праву крови. Воспитателем его был Пселл[96], сумевший привить наследнику любовь к наукам и занятиям литературой. Юноша, однако, не обнаруживал необходимых царю твердости и мужества. Историк Никифор Вриенний Кесарь писал, что «душа его ограничивалась двумя противоположностями — легкомыслием и коварством» [62, с. 32].
Нерешительный (он даже стеснялся наказывать вороватых слуг) Михаил Дука сделался послушным исполнителем воли Пселла и своего дяди кесаря Иоанна, а с 1072 г. — энергичного евнуха Никифорицы[97]. Евнух, оттеснив прежних «руководителей» императора, занялся обогащением опустевшей казны, не забывая при этом и своих интересов. Никифорица ополчился на
