Рыбак засопел:
– Больно умно сказываешь. Я таких слов не знаю. Пара… как ты сказал?
– Это по-сибирски, – подмигнул ему протодьякон. – Будем сидеть и ждать. Он как обычно – покидает деревню или проходит и сразу возвращается?
– Не знаю, как всегда, но на моих глазах ни разу не уходил. Сейчас должен обратно двинуться…
– Поглядим.
Все вышло по слову Дрына: вскорости светящееся облако нарисовалось справа: мертвец возвращался. Протодьякон в раздумье поскреб небритый подбородок.
– Другого объяснения не вижу, – пробурчал он себе под нос. – Зачем, скажи на милость, ему просто так шляться? Он собирает информацию, шпионит. Как спутник. Сейчас от него исходят сигналы, только неведомо, кто их принимает.
– А может быть, и хуже, – возразил Дрын. – Может быть, от него какие-нибудь лучи идут, вредные. Идет и обрабатывает честных людей. А они меняются и сами не замечают. Я читал, что есть такое оружие.
– Не слыхал о таком, а я ведь в некотором роде специалист, – сказал Челобитных. – Не думаю. Психотронное оружие – в значительной степени миф. Крошкино – своего рода ворота, через которые всяк желающий проходит в Зуевку. Вот и поставили засаду, сторожа, одним словом. Будь у него способности, о которых ты говоришь, то что же тогда должен уметь его господин?! Такому Макарыч был бы и вовсе ни к чему. С подобным умением можно весь мир завоевать. Нет, тут что-то более затейливое закручено.
– А если он в силу еще не вошел?
– Ну разве что… Посмотрим.
Наблюдая за перемещениями Макарыча, Пантелеймон невольно расслабился. Ничего не происходило, однако пора было принимать решение. И оно было принято одновременно с Ликтором, который в эту минуту спускался в подпол за бензином.
– Три часа! – удивленно и негромко воскликнул протодьякон. – Со временем у вас что-то и впрямь неладно… Ну, приступим. Вязать и допрашивать эту тварь бесполезно, а оставлять на свободе – нежелательно. Будем действовать старым и грубым методом: изымем фактор и поглядим, что сделается без него. Примитивно, но иногда работает. Сиди здесь, не ходи за мной…
Этого он мог бы и не говорить, Дрын вовсе не собирался за ним следовать. Пантелеймон дослал патрон, щелкнул предохранителем и вышел из избы.
Липкая ночь набросилась на него, на лбу вдруг выступила испарина, глаза зачесались, губы ощутили на себе незримую мерзкую паутину. Что-то больное, дьявольское подчиняло себе среду, изменяло ее, и вряд ли это делал Макарыч – впрочем, сейчас это выяснится.
Зомби приближался слева; протодьякон шагнул на дорогу и заступил ему путь. Макарыч надвигался на него с равнодушием робота.
Пантелеймон попятился, понимая, что зомби не станет его обходить и непременно врежется, а ему отчаянно не хотелось соприкасаться с этой нечистью.
Их разделяло десять шагов.
– Остановись, – приказал Пантелеймон.
Бесполезно, мертвец продолжал движение.
– Именем Господа нашего Иисуса Христа повелеваю тебе остановиться!
Имя Господа Иисуса Христа не произвело на зомби ни малейшего впечатления. Пантелеймон сотворил крестное знамение, но и оно не возымело эффекта.
Тогда Челобитных прицелился и выстрелил Макарычу в сердце – два выстрела слились в один, хотя никто не мог этого заметить: одновременно с Пантелеймоном Ликтор выстрелил в сердце Ляпы.
Стрелять повторно протодьякону не хотелось – все-таки серебро. Приходилось экономить боеприпасы.
Он преуспел в своем намерении: покойник опрокинулся навзничь, дернулся и застыл, курясь едва различимым дымом.
Часть вторая
Евангелие от вервольфа
Глава 9
Первое свидание
Вечер на цыпочках подкрадывался к Зуевке, овладевая ею с краев и стелясь подобно туману. Жизнь замирала, начиная с окраин, а в центре еще теплилась; тепла отчасти добавляло пепелище на месте ляпиной избы, которое еще курилось слабым дымком.
Как и тело Макарыча, теперь окончательно мертвое.
Никто из зуевцев не озаботился оповестить о случившемся далекие власти. Властям и самим было глубоко наплевать на Зуевку, о ней вспоминали только в преддверии выборов – тогда приезжали какие-то абсолютно чужие, словно с другой планеты, клоуны и предлагали отдать голоса за других клоунов, о которых в Зуевке никогда не слышали.
Не все даже знали, кто правит страной.
Приезжие торопились, подстегиваемые дурной молвой, которая шла о Зуевке и распространялась далеко за ее пределы.
Они были настолько отвратительны, эти эмиссары, что ими, похоже, гнушалась даже нечистая сила! Никто из посланцев ни разу не пострадал и не пропал без вести, все они благополучно возвращались в лоно цивилизации и с гордостью рассказывали о том, как не побоялись дьявольщины и сунулись в самую преисподнюю, не щадя живота своего для суверенной демократии.
Власти не были оповещены и потому, что делать им, в сущности, было нечего – некого хоронить, негде копаться в поисках гипотетических улик. От избы и людей, ее населявших, осталась груда углей и пепла. Зуевцы обходили место пожара стороной, избегая даже глядеть на него.
Ходили слухи о поджоге, но имя Ликтора почти не упоминалось. Зуевцы снова грешили на лесную нечисть, как обычно путая ее с пришельцами. Последним, дескать, зачем-то понадобилось поразить несчастное семейство огнем. Логика в этих домыслах отсутствовала начисто, но это никого не смущало, потому что от чужеродных существ ее тоже не приходилось ждать, а потому каждый был волен нести все, что в голову взбредет.
Соответственно, никто не отпевал погибших. Некому было. Никто и не посягал на освободившийся участок, благо все до единого считали это место проклятым.
О следствии и говорить не приходилось.
Если бы произошло невероятное и до райцентра каким-то чудом долетело известие о несчастье, и если бы чудо умножилось в виде дознавателей, которые не побоялись бы явиться в Зуевку, то последних все равно ждало бы разочарование. Не с кого спрашивать, все выпучивают глаза и разводят руками. Никто ничего не видел и не слышал, чему, кстати, очень рад.
Пара смельчаков навестила-таки Ликтора с опасливыми вопросами насчет Полины, чей труп благополучно пожрало пламя, уничтожив все следы.
Ликтор сказал чистую правду: Полину растерзало чудовище, распороло ее сверху донизу. На этом правда закончилась, и он весьма живописно, с необычной для него обстоятельностью расписал, как обнаружил девицу на поляне, как повстречал Ляпу, и так далее, и тому подобное. От него, непроизвольно кланяясь, отступили и больше к этой теме не возвращались.
Ликтор не произносил слова «оборотень» – к чему? За него постарались другие, и эта версия моментально приобрела в умах зуевцев качество неоспоримой истины. Ликтор в то же время остался будто бы в стороне, хотя кое-кто задавался вопросом: что делал он в столь неподходящее время в лесной чащобе, куда и днем неохота соваться?
Правда, по некоторым причинам, которые будут названы позже, вопросы у зуевцев вообще возникали все реже, и было их все меньше.
Имя Ликтора, однако, всплыло вновь, когда ближе к ночи на окраине Зуевки появился незнакомец.
Крепкий мужик с цепким взглядом, который пронизывал до печенок, едва тот снял накомарник. За плечами – рюкзак, одежда обычная, походная. Вид усталый, но чувствуется сила, еще способная на многое. И лаконичные вопросы после банального приветствия, вопрос насчет Ликтора.
Где проживает сей пришлый медведь, на месте ли он, и если занят, то чем.
