'Он хочет пост министра госбезопасности… Нам никак нельзя допустить это. Если Берия получит госбезопасность — это будет начало нашего конца. Он возьмет этот пост для того, чтобы уничтожить всех нас. И он это сделает!'
Булганин сказал, что согласен со мной. И мы стали обсуждать, как будем действовать. Я ему: 'Поговорю с Маленковым. Думаю, что Маленков такого же мнения, он ведь должен все понимать. Надо что- то сделать, иначе для партии будет катастрофа'…
Как только Сталин умер, Берия тотчас сел в свою машину и умчался в Москву с 'ближней дачи'. Мы решили вызвать туда всех членов Бюро или, если получится, всех членов Президиума ЦК партии. Точно не помню. Пока они ехали, Маленков расхаживал по комнате, волновался. Я решил поговорить с ним: 'Егор, — говорю, — мне надо с тобой побеседовать'. — 'О чем?' — холодно спросил он. 'Сталин умер. Как мы дальше будем жить?' — 'А что сейчас говорить? Съедутся все, и будем говорить. Для этого и собираемся'. Казалось бы, демократический ответ. Но я-то понял по-другому, понял так, что давно уж все вопросы оговорены им с Берией, все давно обсуждено. 'Ну, ладно, — отвечаю, — поговорим потом'.
Вот собрались все… Увидели, что Сталин умер… И вот пошло распределение 'портфелей'. Берия предложил назначить Маленкова Председателем Совета Министров СССР с освобождением его от обязанностей секретаря ЦК партии. Маленков предложил утвердить своим первым заместителем Берию и слить два министерства, госбезопасности и внутренних дел, в одно Министерство внутренних дел, а Берию назначить министром. Я молчал. Молчал и Булганин. Тут я волновался, как бы Булганин не выскочил не вовремя, потому что было бы неправильно выдать себя заранее. Ведь я видел настроение остальных. Если бы мы с Булганиным сказали, что мы против, нас бы обвинили большинством голосов, что мы склочники, дезорганизаторы, еще при неостывшем трупе начинаем в партии драку за посты. Да, все шло в том самом направлении, как я и предполагал.
Молотова тоже назначили первым замом Предсовмина, Кагановича — замом. Ворошилова предложили избрать Председателем Президиума Верховного Совета СССР, освободив от этой должности Швейника. Очень неуважительно выразился в адрес Шверника Берия: сказал, что его вообще никто в стране не знает (святая истинная правда. — /Б. С./). Я видел, что тут налицо детали плана Берии, который хочет сделать Ворошилова человеком, оформляющим в указах то, что станет делать Берия, когда начнет работать его мясорубка. Меня Берия предложил освободить от обязанностей секретаря Московского комитета партии. Провели мы и другие назначения. Приняли порядок похорон и порядок извещения народа о смерти Сталина. Так мы, его наследники, приступили к самостоятельной деятельности по управлению СССР'.
Фактически Никита Сергеевич признался, что еще в последние часы жизни Сталина договорился с Булганиным постараться убрать Берию из руководства страны. Но для этого требовалось согласие Маленкова. Григорий Максимилианович же в тот момент мучительно колебался: попробовать ли вместе с Берией избавиться от Хрущева или, заключив союз с Никитой Сергеевичем, сперва одолеть могущественного председателя Спецкомитета, чтобы потом в союзе с Молотовым вывести из состава коллективного руководства самого Хрущева. В исторический день 5 марта Маленков пока еще склонялся к первому варианту, оттого и говорил с главой московской парторганизации не слишком тепло. Но очень вскоре Георгию Максимилиановичу пришлось резко изменить позицию. Дело в том, что Берия не проявил особого стремления бороться против кого-либо из 'наследников Сталина'. Лаврентию Павловичу самым выгодным было сохранение правящей четверки, где существовала определенная система 'сдержек и противовесов', и никто не имел полной власти. 'Лубянский маршал' понимал, что занять то положение, какое занимал Сталин, ему не под силу. Для этого у Лаврентия Павловича не было ни авторитета 'великого кормчего', ни подходящего аппарата под рукой. Спецкомитет действовал в основном через ПГУ и ВГУ, которые также не являлись мощными бюрократическими структурами, а давали поручения различным министерствам и ведомствам. Задания же Спецкомитета руководителям местных парторганизаций шли через Маленкова. Только с союзе с ним Берия мог надеяться осуществить свои реформаторские планы, да и то, если только друг Георгий останется во главе Совмина. Аппарат МВД маршал только-только получил в свое распоряжение, и ему требовалось время для того, чтобы в центре и на местах расставить своих людей. Поэтому Лаврентий Павлович стремился установить хорошие отношения со всеми членами Президиума ЦК, в том числе и с Хрущевым.
Между прочим, одна из причин, почему Берия начал активно прекращать дела, связанные с борьбой с 'космополитами', заключалась в осознании им одного простого факта. В обстановке, когда в стране провозглашалась ведущая роль русского народа и общественное мнение настраивалось против национальных меньшинств, грузину было очень трудно удержаться в высшем политическом руководстве. Неслучайно Сталин смог обрести власть над партией и страной еще в первой половине 20-х годов, когда пропагандировались идеи интернационализма. Берия пытался вернуться к прежней интернациональной парадигме, пытаясь растущий русский национализм 'уравновесить' подъемом национального самосознания в республиках. Но не преуспел в этом.
Опять дадим слово 'дорогому Никите Сергеевичу': 'Во время похорон Сталина и после них Берия проявлял ко мне большое внимание, выказывал свое уважение. Я этим был удивлен. Он вовсе не порывал демонстративно дружеских связей с Маленковым, но вдруг начал устанавливать дружеские отношения и со мной'.
Никите Сергеевичу дружба с Берией была ни к чему. Он собирался сбросить Лаврентия Павловича с борта корабля власти, чтобы затем отправить в пучину опалы и забвения Маленкова. Берия же попробовал бороться не только против культа личности Сталина, но и против культа его наследников. Шеф МВД предложил не украшать колонны демонстрантов 1 мая и 7 ноября портретами членов Президиума ЦК и лозунгами в их честь. На июльском пленуме 53-го года Микоян с возмущением говорил: 'В первые дни после смерти товарища Сталина он (Берия. — /Б. С./) ратовал против культа личности'. Условия коллективного руководства Лаврентий Павлович считал наиболее благоприятными для того, чтобы сохранить и упрочить собственную власть и влияние.
Хрущев так охарактеризовал бериевские предложения по национальному и германскому вопросам и по борьбе с культом личности руководителей: 'Я не раз говорил Маленкову: 'Неужели ты не видишь, куда клонится дело? Мы идем к катастрофе. Берия подобрал для нас ножи'. Маленков мне: 'Ну, ба что делать? Я вижу, но как поступить?' Я ему: 'Надо сопротивляться, хотя бы в такой форме: ты видишь, что вопросы, которые ставит Берия, часто носят антипартийную направленность. Надо не принимать их, а возражать'. — 'Ты хочешь, чтобы я остался один? Но я не хочу'. — 'Почему ты думаешь, что останешься один, если начнешь возражать? Ты и я — уже двое. Булганин, я уверен, мыслит так же, потому что я не один раз обменивался с ним мнениями. Другие тоже пойдут с нами, если мы будем возражать аргументировано, с партийных позиций. Ты же сам не даешь возможности никому слова сказать. Как только Берия внесет предложение, ты сейчас же спешишь поддержать его, заявляя: верно, правильное предложение, я 'за', кто 'против'? И сразу голосуешь. А ты дай возможности высказаться другим, попридержи себя, не выскакивай и увидишь, что не один человек думает иначе. Я убежден, что многие не согласны по ряду вопросов с Берией'.
С перевода с партийного языка на общечеловеческий это означало предложение сблокироваться против чересчур прыткого 'лубянского маршала'. Георгию Максимилиановичу пришлись еще раз крепко подумать. С одной стороны, с устранением Берии он терял важного соратника в руководстве, контролировавшего одно из двух силовых министерств. Это здорово ослабляло его позиции в предстоящей борьбе за власть. Но, с другой стороны, Берия не проявил желания переходить вместе с Маленковым к конфронтации с Хрущевым, а тем более использовать в этой конфронтации силовые методы. Наоборот, даже заигрывал с Никитой Сергеевичем. Маленков мог подозревать, что если не принять сейчас хрущевское предложение, то Никита Сергеевич попытается сговориться с Берией против него, Маленкова. Тем более что Хрущев прямо дал понять: министр обороны Булганин с ним заодно. К тому же бериевские предложения вызвали недовольство как среди членов Президиума ЦК, так и среди местных партийных и советских руководителей. В конце концов, Георгий Максимилианович решил сдать Берию, надеясь в будущем одолеть Хрущева с помощью 'старой гвардии' — Молотова, Кагановича, Ворошилова, в последние годы сталинского правления находившихся в загоне. Неслучайно сразу после смерти диктатора по инициативе Маленкова, Ворошилов и Каганович получили важные назначения, а Молотов был произведен в первые заместители Председателя Совета Министров. Кроме того, Маленков учитывал, что его человек, С.Н. Круглов, остается у Берии заместителем и после падения Лаврентия Павловича имеет все шансы возглавить МВД.
