И все-таки что-то подсказывало Акулову подождать. Зотов еще может очень даже пригодиться в дальнейшем. Ну а убрать майора всегда успеется. Хотя, как выяснилось, он не промах.
Что касалось операции в целом, то руководство торопило. Андропов уже начал кардинально изменять внешнеполитический курс своей Империи.
Кроме советских людей, ни для кого не было секретом, что СССР строил свои отношения со странами «третьего мира» исходя из идеологических установок, сведенных к примитиву. Любому, самому гнусному и нежизнеспособному режиму было достаточно заявить о своей «социалистической ориентации», и он мог рассчитывать на получение в огромных размерах и на очень выгодных условиях (нередко безвозмездно) экономической, научно-технической и военной помощи, а также на политическое покровительство СССР на международной арене. При этом выгода для Союза была весьма сомнительной. Как правило, это были самые неразвитые и нищие страны, не способные прокормить даже самих себя. Если они и располагали богатыми природными ресурсами, как, например, Ангола, то освоить их надлежащим образом не удавалось, во-первых, из-за экономического бардака, царившего в этих странах, а во-вторых - из-за общей беспомощности советской экономики, которая, скорее, сама была сырьевым придатком развитых стран, а не эффективным переработчиком чужих ресурсов.
Политически же подобная установка приносила еще больше вреда. Большинство из этих режимов были крайне слабы и не только не имели международного влияния (а именно силой такого влияния определяется ценность союзника), но и зачастую не могли справиться даже с внутренней оппозицией и держались исключительно на военной поддержке нашего государства. То есть не добавляли силы, а сами висели как гири на шее. К тому же они нередко вели настолько авантюристическую внешнюю политику, что вокруг них постоянно разгорались региональные конфликты, в которые таким образом косвенно втягивался и СССР.
С начала 80-х годов Советский Союз участвовал в шести конфликтах малой интенсивности (помимо Афганистана), которые, понятно, пользы не приносили. Кроме того, эти режимы в большинстве случаев вели антинародную политику, вводя свои страны в хаос и разорение, опираясь, в основном, на репрессии, и в глазах мировой общественности выглядели не лучшим образом. Любые отношения с ними резко дискредитировали СССР, подрывая его авторитет. Например, когда после свержения в 1979 году режима Иди Амина в Уганде выяснились нелицеприятные факты: массовое истребление народа, участие диктатора и его окружения в людоедстве и прочая экзотика, - СССР, который долго числил Иди Амина в друзьях, оказался в весьма жалком положении.
Тогда же, в конце семидесятых, возникла совершенно абсурдная ситуация на Африканском роге, где СССР сначала поддерживал режим Сиада Барре в Сомали, активно помогая ему (полностью перевооружив сомалийскую армию) и не возражал против его территориальных претензий к Эфиопии. Затем в Эфиопии произошел переворот, новый режим провозгласил еще более крутую социалистическую направленность и также обратился к СССР за поддержкой. Помощь была оказана, после чего начался длительный флирт с «новой подружкой», а Сомали попало в разряд империалистических государств. Кончилось это тем, что, когда в 1977 году началась эфиопско-сомалийская война, обе стороны воевали советским оружием, а в какие суммы все это обошлось нашему бюджету, можно лишь догадываться.
После таких провалов в конце 70-х годов в некоторых советских внешнеполитических ведомствах возникло мнение, что пора корректировать традиционную стратегию. То есть заставить страны-сателлиты провести определенную демократизацию режимов, частично привлечь к сотрудничеству оппозицию, чтобы сделать более широкой социальную базу этих режимов, а самим обеспечить, с одной стороны, большую внутреннюю устойчивость, а с другой - большую предсказуемость их поведения. При этом можно было значительно сократить расходы и сэкономить усилия на их поддержку, подтолкнуть к хозяйственному развитию и наконец-то получать отдачу от вложений в эти страны, а также существенно повысить их международный авторитет, повышая вместе с тем и свой собственный, перехватив у США роль борца за демократию. Если местная власть отказалась бы пойти на реформы, ее или лишили бы поддержки, или просто свергали с помощью СССР. В первую очередь такая «реконструкция» планировалась в Анголе, Мозамбике и Эфиопии, затем в Конго, Южном Йемене и на Мадагаскаре.
Уже само возникновение таких идей вызвало страшную тревогу как в самой догматической части руководства КПСС, так и среди военных, чиновников МИДа, Министерства внешней торговли, Госкомитета по экономическим связям и т. д. - среди всей той публики, что кормилась от «гуманитарных подачек», загранкомандировок и взяток от правителей этих стран. Военные боялись потерять огромную сферу влияния и возможность быстрой карьеры в качестве военных советников. Руководители международных служб ЦК КПСС и, прежде всего секретари ЦК Зимянин и Пономарев, сочли это возвратом к Венгрии 56-го и Чехословакии 68-го. Громыко и его ведомство вообще очень нервно относились к любым изменениям внешнеполитического курса. Здесь интересы наших партократов прямо стыковались с интересами США, для которых подобное изменение политики означало бы потерю мощного пропагандистского козыря, ослабление их влияния в «третьем мире» и осложнило бы поддержку таких диктаторских режимов, как чилийский, парагвайский, либерийский, гондурасский и даже пакистанский. США были готовы пойти на что угодно, лишь бы не допустить этого.
Второе направление, по которому собирался ударить Андропов, было внешнеэкономическое. Начиная с 20-х годов СССР помещал огромные средства в западные банки, страховые общества, различные фирмы и т. д. Делалось это с разными целями: получить дополнительные источники валюты, создать организации для финансирования внешнеполитической, в том числе разведывательной, деятельности, сформировать новые каналы для торговли (прежде всего, сырьем), и, наконец, разные руководящие товарищи просто откладывали средства «на черный день». Так или иначе, благодаря этим фондам очень тесно переплетались финансовые интересы западного капитала и отечественной партократии, поскольку те и другие имели от этого огромные и зачастую незаконные доходы.
Руководство Андропова попыталось инвентаризировать советские фонды за рубежом, произвести их общую оценку, регламентировать и ужесточить порядок использования. Тем самым Юрий Владимирович собирался наступить на очень больную мозоль многим чиновникам, чем вызвал скоординированное противодействие как на Западе, так и у нас: опять же в МИДе, Минвнешторге, ГКЭС, международных отделах ЦК, МВД и в своем КГБ, а также у руководителей стран Восточной Европы и республиканских компартий, поскольку последние часто заводили зарубежные активы, вообще минуя Москву.
Словом, врагов у Андропова было хоть отбавляй, что стало основополагающим фактором в разработке и проведении операции «Преемник».
Дуглас Марлоу вышел из лифта и свернул по коридору направо. Час назад шеф вытащил его из бассейна за тысячу километров отсюда и приказал срочно явиться на Базу.
Марлоу был кадровым офицером разведки. В детстве Господь наделил его слабым болезненным телом, но зато сильным духом. В двадцать лет благодаря постоянным изнуряющим тренировкам он обладал уже чрезвычайной силой, выносливостью и ловкостью. Жилистый, подтянутый Марлоу, как пружина, выстреливал энергию, способную поразить любого на своем пути. После окончания училища и стажировки в Болгарии он пять лет проработал в русском отделе. Затем два года торчал в Пакистане и за это время успел выучить местные языки и обычаи. Удачно завершив последнюю операцию, Марлоу уехал в месячный отпуск, но не прошло и двух недель, как… Он знал, что это серьезно: шеф никогда не вызывал по пустякам, а тем более не беспокоил офицеров во время отдыха.
Открыв дверь в приемную, Марлоу, как всегда, вежливо улыбнулся секретарше и прошел в кабинет шефа.
- Разрешите, сэр?
- Входи, сынок. Рад тебя видеть. - Наедине с подчиненными шеф называл сынками всех офицеров не зависимо от ранга и возраста. - Садись и внимательно слушай.
