информацию — в том числе и такую, которая с первого взгляда не имеет отношения к опекаемому лицу.
Например, сведения о падающих астероидах, хотя и это, конечно, очень опасный катаклизм.
— Я кое-что читал о строительстве Санкт-Питербурха, — Коротаев, демонстрируя грамотность, произнес название на старинный лад, — Царь Петр Алексеевич немного ошибся с местом. И вообще, это был заговор… шведский… Город нужно было закладывать где-нибудь здесь… в районе Зеленогорска. — Так он высказал первую сверхценную идею Касьяна Михайловича, — Здесь и почва получше, и болот поменьше, но главное — эти чертовы наводнения. Знаете, сколько угрохали денег на строительство дамбы? Не знаете, конечно… Чертову пропасть угрохали. И угрохают втрое больше еще, будьте покойны.
— Да уж, — кивнул хозяин. Похоже, он теперь имел к этому строительству какое-то отношение. Настолько косвенное, что оно выражалось лишь странным пополнением счетов, но простодушный депутат считал это премиями и бонусами, — Шведский заговор? — переспросил он, зафиксировав мысль.
Сказывался склероз. Шведский заговор против царя Петра тоже был одной из идефикс Касьяна Михайловича.
До недавнего времени он не знал, как помочь делу… Только… Царь был плотник, но и Бог был плотник… Боровиков же нынче и царь, и бог — в разумно (неразумно) отпущенных ему пределах.
Да, хорошо иметь такого толкового помощника и советника. Стоит что подзабыть — моментально напомнит.
— Когда-нибудь, при случае, я вам расскажу, — пообещал Коротаев. Из наемного работника он уже успел превратиться почти в еще одного закадычного друга.
Сейчас же, не касаясь заговора, Коротаев продолжил, не переставая активно закусывать грибочками и огурчиками:
— Будь наш государь Петр Алексеевич мудрее, он выстроил бы город чуть севернее… в районе Сестрорецка, а еще лучше — нашего Зеленогорска, за который мы сейчас же, не откладывая, выпьем.
Все эти слова маслом, елеем и бальзамом лились на душу скороспелого депутата. Все эти мысли он взахлеб высказывал еще до избрания депутатом.
Лазарь Генрихович машинально выпил. Голова у него немного кружилась. Эти небесные тела не давали ему покоя. Вдруг вспомнилось библейское из апокалипсиса: «Упала звезда Полынь»…
— Здесь все спокойнее, в том числе и в смысле наводнений. Но его, видно, одолевали другие соображения. Военно-стратегические. Которые зачастую оказывались следствием заурядной дезинформации, — продолжил Коротаев.
— У нас так всегда, — подал голос депутат Касьян Михайлович, — Государство на первом месте, а люди — на последнем.
Он не считал опасным критиковать давным-давно упокоившегося Петра.
Хотя, приедь тот сейчас на джипе, Коротаев сжег бы царя сразу, не теряя времени на дополнительное обезображивание. И Боровиков даже не заметил бы цареубийства.
На думских заседаниях Касьян Михайлович вел себя в совершенном несоответствии с собственными убеждениями, ибо вынашивал Мысль с большой буквы. Все, что он говорил с трибуны, звучало пусть не вполне убедительно, но достаточно разумно.
Государство и люди волшебным образом менялись местами — стоило вникнуть в смысл его речей. Поэтому в Думе он слыл государственником.
— Так вот, — спокойно журчал Коротаев, сверкая залысинами.
Явилась служанка, водрузила на стол старинную керосиновую лампу: так было простонароднее, ближе к людям. Девицы давно уже вылезли из бассейна и отогревались в усадьбе, смотрели видак, развлекавший их жестким порно.
— Так вот. Если бы какое-нибудь небесное тело вдруг совершило благородный — жестокий, но вынужденный — поступок и навернулось на Дворцовой площади, то на месте Санкт-Питербурха образовалась бы большая воронка…
Лазарь Генрихович нервно потер ладони. Он играл свою игру, о которой, как ему мнилось, никто не знал. И очень боялся переборщить, изображая наивное непонимание.
— И вас всерьез интересует, не произойдет ли чего подобного в ближайшей перспективе?
Коротаев расплылся в чуть кровожадной улыбке:
— Ну до чего же вы понятливы, профессор… Вы ухватили самую суть. Да! Нас интересует вероятность именно такого события. Но не так чтобы уж очень всерьез… Но мы болеем за наш город — правда, товарищ депутат? Мы несем за него ответственность.
— Она ничтожна, такая вероятность, — категорично ответил астроном, — Да вы посудите сами: народись такая опасность — какая бы поднялась паника! Мобилизация, эвакуация, спасение Эрмитажа… Такого не скроешь, не замолчишь…
— Паника — вещь управляемая, — заметил хозяин усадьбы и подлил себе еще, делаясь на сто граммов государственнее.
— Нет, нет и нет, — настаивал астроном, — Это исключено на сто и даже двести процентов. Ничто к нам не летит. Ничто нам не угрожает. Петербург будет стоять целым и невредимым. Веками. Тысячелетиями, — сказал он нарочито захмелевшим голосом.
— Да мы не против, — запел Коротаев, — Пускай стоит…
— Только вот здесь, — Касьян Михайлович ткнул пальцем себе под ноги.
И здесь до академика вдруг будто бы начало что-то доходить.
— Вам… тебя не устраивает географическое положение города? Ты хотел бы переместить его в район Зеленогорска и… возглавить? — выговорил он шепотом. — Но как же Петропавловская крепость, Исаакиевский собор, Невский, Университет, острова… люди, в конце концов… в городе уже имеется свое начальство! Это город Президента, если уж начистоту…
Астроном не раз замечал за товарищем что-то вроде легкой мании величия, которая нередко бывает присуща людям, обуянным разного рода идеями.
— Люди — в конце концов, просто люди, — уже без улыбки кивнул начальник службы безопасности. — Сколько крестьян сгинуло на строительстве Питера?
Сдохло на строительстве, на лесоповале, на осушении болот, от холеры?
— Но это все утопии, мечты и прожекты, — облегченно вздохнул Лазарь Генрихович. И подмигнул Коротаеву, приглашая присоединиться.
— Конечно, — немедленно согласился с ним Коротаев.
Мечтать не вредно, — добавил Касьян Михайлович, — а если не вредно, то и полезно. И естественно, а что естественно, то, как известно, не безобразно.
У астронома, впрочем, осталось стойкое впечатление, что мечты его товарища были именно безобразными и даже на утопию походили очень и очень слабо. Они больше напоминали апокалипсис.
— Если упадет метеорит, — заговорил Лазарь Генрихович, — то и Зеленогорску достанется.
— Правда? — Хозяин встревоженно оглянулся на Коротаева.
Тот развел руками.
— Я думал, тебе по зубам и планеты, — пьяновато усмехнулся Касьян Михайлович. — А не осмотреть ли нам звездное небо? Я что-то стосковался по телескопу… Если б ты знала… если б ты знала… как тоскуют руки по штурвалу…
— Меня что-то сморило, — откровенно признался астроном. — Может быть, в другой раз? Я бы лучше прогулялся в роще…
— Не возражаю, дружище, — мгновенно откликнулся на это Касьян Михайлович и выпил еще, а потом еще. — Коротаев, прогуляйся с Лазарем Генриховичем, но только не доставай его своей болтовней. Временно освобождаю тебя от обязанности охранять консула — или кто я? Сенатор?
— Сенаторы в Совете Федерации, — печально сказал Коротаев.
— Шут с ними и с Советом. Будет с него, Лазаря нашего, моих прожектерских мечтаний. Пусть подышит лесным воздухом. Где вы еще найдете такой воздух?
Он выкарабкался из шезлонга, потянулся, запахнул белоснежный махровый халат.
— Только не уходите далеко, — предупредил он. — Нас ждут развлечения…
Он кивнул на постройку, где томились наемные наложницы.
