Все его возлюбленные умирают при страшных обстоятельствах. Мороз по коже. Интерес к работам и бешеная популярность! Ну же, Ася! Ты же знаешь, что я не просчитываюсь! Сдохни для любимого! – издевался он.
– Все надо делать для любимого, – вторила ему эхом Света.
«Да они оба – спившиеся алкаши, а может, еще и травку покуривают». – Аксинья покосилась на бутерброды.
– Угощайся перед смертью! – предложила Света.
– Спасибо... Так мило...
– Как можем...
– А ведь есть люди, которые знают, что я поехала к вам. Если я пропаду, следователи первым делом нагрянут сюда.
– Ну и что? Пусть приходят! Мы и их угостим! – рассмеялся Наум, залпом выпивая из горла полбутылки водки, услужливо открытой женой. – Последним покойника видит убийца, а мы с женой – не такие. Мы – уважаемые граждане. А ты от нас уехала. Куда? Не сказала!
И тут за окном послышался шум и кто-то рявкнул в громкоговоритель:
– Вы окружены! Выходить из дома по одному, с поднятыми руками! Сдать оружие, и никто не пострадает!
Ася облегченно вздохнула, а Наум Тихонович со Светой переглянулись.
– Что это?
– Комарик с волшебным фонариком под названием ОМОН, – ответила Аксинья. – У тебя, Наум, как у всех в России, две беды, только немного другие. Первая беда – жена, бездарная актрисулька, которую не взяли ни в один театр. Что же ты – человек со вкусом, умеющий ценить талант, так просчитался? Она у тебя актриса одной роли – озабоченной домохозяйки. В Ессентуках ее вычислила обычная нищенка. Загримировав лицо, не загримировала руки... А потом уже и я сложила два и два. Я не в туалет ходила, дорогуша, а позвонить кое-куда: сообщить, что здесь прячутся особо опасные преступники. А ты и не заметила, что я вернулась с сухими руками.
– Я пристрелю тебя! – задрожал Наум.
– Не советую. Сейчас на вас обоих висит только покушение, а так будет труп.
– Ах ты тварь! Я столько для тебя сделал, а ты всего лишь сдохнуть по-человечески не способна! Да я и в тюрьме жить спокойно не смогу, зная, что ты на свободе развлекаешься! – заорал Наум и нажал на курок, целясь в Аксинью.
Света, зажав рот руками, смотрела, как быстро расплывается яркое кровавое пятно на груди. Только не Асиной, а Наума Тихоновича. Он тоже наблюдал за этим процессом с еще большим удивлением.
– Что это? Что это?
За окнами между тем начали штурм.
– А это ты не дослушал! Твоя вторая беда – пьянство! – пояснила Аксинья. – По пьяной лавочке ты хвастался мне этим пистолетом и даже показал тайник, где он хранится. Мол, если что, я всех постреляю! Я поначалу хотела, пока якобы ходила в туалет, пистолет припрятать и потянуть время до приезда ОМОНа. Но ты, обнаружив пропажу, наверняка бы запаниковал. Что делать? Вспомнила я про маленькую пилочку, которую мне подарила одна хорошая женщина. Чего только она этой пилочкой не делала, ну и я решила попробовать, – скромно опустила глаза Аксинья.
А в комнате уже было полно народу. Повязали Свету, вызвали «скорую» для Наума. Старший группы захвата осматривал пистолет.
– Там в дуле что-то... Смотри, как здорово вошло: будто там и должно было быть.
– Это лучшее использование пилочки за всю ее жизнь, – встряла Ася.
– Откуда ты могла знать, что она не пропустит пулю? – обернулся к ней офицер.
– Да ничего я не знала. Я даже не могла поверить, что он все же возьмется за оружие и выстрелит в меня.
– Стерва! – прошипел Наум, и его погрузили на носилки и вынесли.
За ним увели вмиг обмякшую и постаревшую Свету.
Аксинье не было их жаль. Нельзя «жировать» на смерти людей, а что задумали эти двое, вообще не поддавалось человеческому рассудку.
– Будьте добры проехать с нами. Думаю, вам есть что рассказать, – обратился к Асе омоновец.
– Да, это будет захватывающе! Только можно один звонок?
– Никита, это я... Ты долетел?
– Нет, я в Москве.
– Почему?
– Я вернулся... Во-первых, соскучился и решил с тобой не расставаться. Во-вторых, у меня болит за тебя сердце.
– Вот это зря... Со мной все хорошо. Хочу сказать тебе самое важное: я люблю тебя! Подожди меня, я дам показания и вернусь очень быстро.
– Какие показания?! Я так и знал! – разволновался Никита.
– Чистая формальность...
