Тимофей выдержал сверлящий взгляд русского мексиканца, ответил:
– Никаких делегатов в Комитет, к эсеру Крутовскому. Ни одного! Это меньшевики у нас орудуют. Заблудились в трех соснах. Но большевики сумеют отстоять рабочую правду. У нас вся сила в Совете рабочих, солдатских и казачьих депутатов. И партийный комитет должен поддерживать только Советы.
– Как же Комитет общественной безопасности? Кому он подчиняется?
– Временному Керенского.
– Так что ж, вы против Временного правительства?
– В корне. С буржуазией, с эсерами, кадетами, меньшевиками и всякими соглашателями нам не по пути. Нашей партии большевиков, говорю.
Арзур Палло подумал.
– Самоизоляция?
– Никакой изоляции! Мы же рабочая партия, и рабочие с нами. А кто солдаты? Те же рабочие и крестьяне. Ни одного буржуйского сынка в солдатской суконке нет. Точно. С солдатами нам жить и работать, с ними, а не с комитетом Крутовского. С кем он, Крутовский? С буржуазией. С Гадаловым, Чевелевым, Востротиным, с генералом Коченгиным, с атаманом Сотниковым, которые сейчас на стену лезут и совершенно не признают Комитеты солдатских депутатов. Не по ноздрям им.
– Это что-то новое, – признался Арзур Палло. – Похоже на двоевластие. С одной стороны Комитет общественной безопасности, с другой – Совет солдатских депутатов.
– Так и есть. По всей России.
– От фронта до Владивостока. И Советы и комитеты. Но самое революционное – это Советы. Как было в девятьсот пятом. Слышали?
Еще бы! Арзур Палло – участник девятьсот пятого, конечно, знает, как были созданы Советы рабочих и солдатских депутатов. Но они недолго продержались: были жестоко раздавлены.
– Сейчас не раздавят, если большевики будут работать с Советами. Иначе как же? Кто куда, что ли? Есть здесь настоящий большевик, Белопольский, из пролетариев. Он прямо говорит, что наш партийный комитет допустил грубую ошибку. И мы будем прямо говорить об этом. И драться будем. Меньшевики- интернационалисты сейчас маневрируют. Есть такая группка всепрощенцев, сколачивающих дом без углов и крыши. Фантазиями занимаются.
Арзур Палло спросил:
– Но ведь комитет признает Советы?
– Попробуй не признай! – кивнул Тимофей, и папаха его съехала на затылок. – У наших Советов винтовки с привинченными штыками и подсумки с патронами. Видели взвод? Мало – полки выведем. Но они хитрят, комитетчики. Выжидают момент, чтобы раздавить Советы и захватить власть. Знаете, что происходит в казачьем войске Сотникова? Самоизоляция, как вы сказали. Никаких Советов. Хоть сейчас готовы: «Шашки наголо!» – и рубить, рубить. Кого рубить? Советы. Революцию.
– Так ли?
– Точно. А чего же ждать от буржуазии? Чтобы сама разбуржуазилась – заводы, фабрики и капиталы отдала народу?
«Пожалуй, он прав, – подумал Арзур. – От буржуазии добра не ждать, сама себя не ликвидирует. Так же случилось в Мексике. Шесть лет гражданской войны, а помещики взяли верх».
– Таких прапорщиков не было в мексиканской революции, – признался Арзур.
Тимофей смутился, пробормотал, что таких немало в гарнизоне. Сама революция учит.
– Суровая академия.
– У нас сегодня заседание исполнительного комитета Совета. Приходите.
– Со взводом на заседание Совета?
– Ну, а как же? Иначе нельзя. Говорю же: атаман казачьего войска начинает хитрить. Приготовили похороны к заседанию Совета.
– Похороны?
Тимофей взглянул на часы.
– Начались уже. Есаула Могилева с жандарским ротмистром Трусковым, и с женою Трускова, и с его сыном – четыре гроба сразу. Могилева при побеге застрелили, ротмистр Трусков сам себя прикончил. И записку оставил: «Россия гибнет: лучше смерть, чем власть жидов и уголовных преступников, освобожденных из тюрем. Граждане, опомнитесь! Всех честных людей России ждет насильственная смерть от рук разбойников» – и всякое такое, подходящее для жандарма. Я его помню, Трускова! Измолотил меня в тринадцатом году при допросе, думал, сдохну. Месяц в тюремной больнице отлеживался. А вот теперь, видите, когда сама земля ушла из-под ног, и жену отправил на тот свет, и гимназиста сына, а потом себя. Чисто сработано, по-жандармски.
Аинна злилась. То белые ромашки захватили Арзура Палло, то прапорщик. Хоть не выходи на улицу. И никакого к ней внимания, как будто ее нет. «Хамство, и больше ничего. Прапорщик, а воображает о себе! Как будто он лидер партии. Терпеть не могу нахалов. Из хамов хам».
Прапорщик все-таки заметил Аинну и, обращаясь к ней, спросил, дома ли Дарьюшка?
– Где же ей быть?! – вздула губы Аинна. Тимофей еле промигался и ушел.
– Мужлан!
– Ты злая, детка.
– Терпеть не могу хамов. Прапорщик!
