– Я безбожница, и я – вечная, вечная, как геенна. Жить буду долго, если… всех нас не удушит революция.
– Чего страшиться! Революция сама себя удушит.
– Нет, Михайла. Ты бы побывал на нашем заводе, послушал бы мастеровых, или как их зовут – «пролетариев всех стран», – тогда бы понял, какая пропасть перед нами. Нам надо выстоять.
– Надо, – отозвался Михайла, не чувствуя тяжести на своих старческих коленях. Как-никак, а супруга немалая птаха, а вот держит на коленях, и ему приятно. Даже ноги потеплели, как будто укутал их лисьими мехами.
– Бог даст, выстоим и жить будем. Но только без хитростей, Михайла.
– Спаси Христос! Ты же сама и есть хитрость.
– Моя хитрость – в дело, а твоя – рушит дело. Вот мое условие: ты сегодня до часу ночи подпишешь договор-сделку на мое имя. И в этом договоре передашь мне все свои права по банкам, по акционерным обществам, по прииску. Передашь мне ключи от сейфов, и в этом кабинете буду жить я. Молчи! Не перебивай. Я же сказала: сегодня ночью ты подпишешь мне все свои капиталы…
– Не будет того! – воспрял Михайла Михайлович.
– Оставь, не мешай. Так будет, если я сказала. Слушай. Ни в какие денежные и промышленные дела ты никогда не будешь вмешиваться. Никогда. Ты будешь королем на троне. Я все дела буду вести сама со своими управляющими. Ты будешь иногда знать, как идет дело, но не всегда будешь знать. Не всегда. Твое дело жить и радоваться жизни. Разве плохо на старости лет? Ах ты старый дурень! Это же счастье, счастье. Я буду для тебя не женой, а блудницей, скверной, змеей, и ты сам познаешь, какая это сила жизни. Если надо – будут у тебя девицы мадам Тарабайкиной. Так надо, Михайла, чтобы жить. Ты же почти умер в этой норе, куда сам себя упрятал. От тебя тленом пахнет. Белье на тебе грязное. Постель страшная и грязная. Ты боишься даже позвать горничных прибрать постель: как бы не отравили да не удушили по моему приказу. Ох, Михайла! Я бы давно похоронила тебя, если бы ты был лишним. Ты король! Я без короля – вдова. А это так хлопотно! Брр!
Михайла Михайлович окончательно обмяк. Вот так окрутила ехидна! Как веревками повязала – ни дрыгнуть, ни прыгнуть.
Евгения продолжала!
– Со своей стороны я заготовила охранное письмо на! твое имя, что буду заботиться о твоем здоровье, и если ты, не ровен час, умрешь, капитал разделю на четыре равных части.
– Э? Как так на четыре?
– Евгения, Владимир, Николай, Аинна.
– Э?
– Без всяких «э», Михайла. Это будет справедливо перед богом и людьми. Я все сказала. Договор-сделку я заготовила и пошлю тебе с Ионычем на подпись. Решай до часу ночи. Если хочешь жить с блудницей – подпиши договор, надень японский халат, который я тебе пошлю, да не забудь вечером принять ароматичную ванну. Я распоряжусь. Придешь ко мне в спальню в одном халате и позовешь: «Здесь ли ты, блудница?» И я отвечу: «Здесь, король мой!»
Евгения Сергеевна, как кошка, прильнула к Михайле Михайловичу, и он увидел ее сияющие, ядовитые глаза искусительницы – помраченье настало. А он-то решил, что ни гроша, ни цента, ни пфеннига не отдаст за ее страшные чары! Живой еще! Живой! Да есть ли предел тому? «Спаси мя, Исусе! – молился староверческому Исусу. – Вдохни в меня прозрение!»
Прозренье улетучилось…
– Блудница я, блудница, – жарко шептала Евгения.
– Истая блудница, – отвечал вздохами Михайла Михайлович.
– И ты будешь жить с блудницей и радоваться будешь, король мой лысенький.
– Ехидна ты, Евгения!
– Ехидна, король мой. Ехидна.
– Змея ты!
– Змея, змея. Во мне яд для смерти и лекарство для жизни.
– Видишь ли ты, господи?!
– Видит, Михайла, и благословляет тебя на жизнь.
– Э?
Михайла Михайлович совсем разомлел, когда Евгения Сергеевна, еще раз предупредив, что будет ждать его с подписанным договором к часу ночи, удалилась восвояси.
Потом Ионыч принес от ехидны заготовленные бумаги на гербовых листах и, не выдержав свинцового взгляда хозяина, покаялся:
– Беда пристигла, Михайла Михайлович. Беда!
– Ты мерзавец, Ионыч! Кому предал меня? Кому? Ионыч гнулся коромыслом.
– Да есть ли верность среди людей, господи! – жаловался хозяин, ополчившись на лакея. – Как же смел привести ее ко мне? И бумаги притащил! Да што же это, господи!..
Ионыч осмелился доложить:
– Был разговор у меня, Михайла Михайлович… с Евгенией Сергеевной. Беда пристигла, говорю. Она показала мне пачку фальшивых банкнотов… Скитских. В пергаменте. И
