– Заведение прикрыто.
– Как так прикрыто?
– Большевики прикрыли.
– Ну, а мадам не прикрыта?
– Сама-то? Да не прикрыта покель. Упреждение сделали. Ежли, грит, поступит сигнал, что девицы сдаются, то и мадам прикроют. Строгости.
– Позови мадам.
– Занята.
– Как так занята?
– Али не знаешь, как занята? Хи-хи-хи.
– А тебя как? Аграфена, кажется?
– Ишь, помнишь! Должно, из клиентов. Я-то, слава Христе, не занята. Да стара больно. Хи-хи-хи. Иди, милай, домой. Не стучись.
– У меня нет дома. Я из тайги приехал. Инженер с приисков. С миллионщиком Иваницким бывал у вас.
– И! Так бы сразу и сказал!
Какие только двери не откроются перед именем миллионщика! Разве только двери большевистских совдепов захлопнутся перед носом миллионщика, а вот такие, как заведение мадам Тарабайкиной- Маньчжурской или двери тайных кабачков, притонов, домов перепуганных миллионщиков, – эти двери всегда распахнутся настежь.
Грузная, престарелая Аграфена провела позднего гостя в шикарную залу, где обычно принимались дорогие гости с тугой мошной.
Электрического света в заведении не было: Аграфена зажгла керосиновую лампу и ушла в покои мадам.
Мадам, придерживая пухлыми руками полы халата, щурясь на свет, вышла к гостю.
Грива назвал себя.
– Вон кто пришел! Помню. Помню. С господином Иваницким бывали. Такой ты был молосненький, стеснительный. Ишь, надумал! Да заведенье-то…
– Старуха сказала, – перебил Гавря. – Мне девиц не нужно, расщепай меня на лучину. Мне надо водки, мадам. Или самогонки. Первачу бы.
– Беда стряслась?
– Стряслась. Брата расстреляли в ЧК.
– Спаси его душу, господи! – перекрестилась мадам. – Тогда будь гостем, милый. С таким горем всех принимаю. Если не я – кто душу утешит?
… На другой день, поздним вечером, Грива дополз к дому дяди-капитана, Он был вдрызг пьян. На второй этаж карабкался на карачках. Тетя Лиза вышла на стук и ахнула:
– Боже!
Тут и Дарьюшка подбежала.
– Гавря! Гавря!
Гавря помотал башкой. Он был без шапки. Лицо у него было все в ссадинах и губы разбиты.
– А, святая душа! – узнал он жену. – Из-ви-ни! Побей меня гром! Жребий брошен. Слышишь? Жребий брошен.
Этим все было сказано.
XI
Было так…
Шашки в ножнах; мороз в накале; горы во мгле; Енисей в сизой накипи; сорок шесть тысяч населения города на Енисее – во страхе смертельной схватки совдеповцев с казачьим войском атамана Сотникова.
Лапы казачьи – на эфесах шашек, ноги в стременах, Один момент, секунда, и —
«Ша-ашки на-го-о-ло!..»
Казачье войско должно было захватить власть в Красноярске, арестовать большевиков, разогнать Советы и установить власть подпольного эсеровского «Союза освобождения России от большевизма».
Первым блином был Иркутск…
Восьмого декабря 1917 года иркутские эсеры и меньшевики, действуя но указанию своего центра и томской «Сибоблдумы», подняли мятеж мокрогубых юнкеров, офицеров и забайкальских казаков. До 17 декабря на улицах Иркутска шли нестихающие кровопролитные бои с отрядами Красной гвардии. В улицах гремела артиллерия. На помощь иркутским частям Красной гвардии были посланы лучшие красногвардейские отряды Красноярска, Ачинска и Черемхова – города угольщиков. Военно-революционный Комитет Красноярска назначил командующим всеми вооруженными силами Иркутска члена Красноярского соединенного исполкома, бывшего прапорщика, Сергея Лазо. Мятеж был подавлен. Но не успели вернуться красноярские красногвардейцы к себе домой, как атаман Енисейского казачьего войска эсер Сотников
