Купец наседал:
– Ай-я-яй, борода! Плечищи-то эвон какие, а силушка мякинная, што ль?
Долговязый подрядчик в поддевке верещал в самое ухо: – Не бойся, мужик. Гаврила Спиридоныч жалостливый – не убьет небось. Полежишь маленько на лопатках, а нужник ночью почистишь. Чаво там! Плевое дело.
– Спытай, паря! Спытай! – подталкивали купеческие возчики.
Купчина махнул рукой:
– Ладно, борода! Не будешь нужник чистить. Дам тебе урок: на Ишим за водой с ведрами на коромысле сходишь, бабье дело справишь.
Мокей решился: если сатана вызывает на бой, ничего не поделаешь, надо помериться силой. И вышел на круг. Боднул купца глазами:
– Обличность у тебя бабья, купец. Хоть бы усы сберег, чтоб зрить: не с бабой ли буду бороться?
Возчиков смех прошиб. Купчина рявкнул:
– Чаво ржете, мякинные утробы? А ты, борода, погоди зубоскалить. Погляжу на тебя, как ты под бабой ногами сучить будешь!..
– Не замай! – остановил Мокей. – Ты дал урок, теперь мой урок слушай. Веруешь в бога?
Купец вытаращил глаза:
– Давай бороться, а не лясы точить.
– Скажи наперед: веруешь в бога али нет?
– Ну, верую! – И купец перекрестился… двоеперстием! Мокей испуганно отшатнулся: «Единоверец! Мыслимое ли дело? Бритощекий и бритоусый! На постоялом дворе – да в единоборство со щепотниками?»
– Али ты старой веры?
– Твое которое дело, какой я веры? Моя вера самая праведная.
Мокей глухо проговорил!
– Тогда пускай тебе, купец, твоя праведная вера поможет на спине не лежать. А я тебя без бога бороть буду, слышь?
Мужики притихли: к чему речь такая? Бога-то не надо бы трогать.
Купчина не сразу сообразил, что ему сказал бородач.
– Как так без бога? Или нехристь?
Мокей чуть призадумался: кто же он теперь, отринувший бога? Как ни суди, а крещен на самой Лексе.
– Хрещен, да… отринул, – натужно вывернул Мокей. Врать он не сподобился. Что думал, держал на сердце, то и на язык ложилось. Голышком шел по миру, глядите, мол, весь тут.
– Кого «отринул»? – донимал купчина.
– Бога.
Мужики возле телег испуганно забормотали. Шутейная борьба, а разговор-то вышел не шутейный. Безбожник объявился на постоялом дворе.
– Бога?! – собрался с духом купец. – Да ты татарин али хто?
– Не зришь, что ль? Русской, а веры был старой, христианской, какая опосля Никона в Поморье да в скитах сохранилась. Да я отринул то. Веру, и бога, и самого Исуса, Как не бымши.
– Хто «не бымши»? – таращился купчина.
– Исус не бымши. И бог такоже. Придумка книжников да глагол верижников, какие умом рехнулись. Вот и побори меня, купец, да не один, а с богом, со Исусом, в какого веруешь, хоша и бороды у тебя нету. Бабья образина-то. А я без бога положу тебя, знай!
Мужики глухо проворчали: шутка ли – изгальство над богом над Иисусом Христом (для них не Исус, а Иисус)! Кто-то сказал, что надо бы проучить рыжую бороду да пинками надавать из ограды. Купца тоже пробрало до костей. Озверел.
– Без бога, гришь? Без Исуса? – и, оглянувшись на мужиков, призвал: – Будьте свидетелями, православные христиане! Биться буду с безбожником смертным боем. Слышали, как он святотаствовал? Хто экое потерпит?!
– Бить, бить надо!
Мокей ничего не понимал. Только что собственными ушами слышал, как ругались и в бога и в мать богородицу, и вдруг все ополчились на него, как на волка.
– В бога материтесь, а за бога…
Мокей не успел досказать – купчина ударил в скулу. Чуть с ног не слетел.
– Лупи его, Гаврила Спиридоныч! Лупи!
– Смертным боем безбожника…
– Под сосало ему, под сосало! – орали со всех сторон.
