– Э, да такие отрезы продаются у вас во всех сельпо. А что, получше нет? – спросил он разочарованно.
– Не нравится? Ну тогда смотри вот это. – Васо достал из хурджина отрез отличного индиго.
– Вот этот я возьму. А серого нет?
– Есть и серый.
Как заправский купец, Васо вытащил и развернул новый отрез.
Немного поторговавшись для виду, Сергей Яковлевич заплатил и спрятал покупки в чемодан. Васо уложил оставшиеся отрезы в хурджин.
– Носить будешь – вспоминать будешь, девушки любить будут. Ну, до свиданья!
– Спасибо, – поблагодарил, провожая его, Обловацкий.
Закрыв за своим гостем дверь, Сергей Яковлевич вышел на балкон. Посмотрел вниз, увидел, как из подъезда вышел Васо с хурджином на плече, немного постоял и осмотрелся. С одной из скамеек поднялся духанщик Ашот и подошел к нему. Сказав толстяку что-то, Васо, не оглядываясь, быстро пошел по улице. На некотором расстоянии от него сзади шел Ашот. Скамейка, на которой сидел Пурцеладзе, была пуста. Все было в порядке! Сергей Яковлевич улыбнулся и вернулся в комнату.
15
Ночью Дробышев внезапно проснулся. За окном, совсем рядом, в кустах орешника, заплакал шакал. Видимо, это был щенок, потому что его тонкий, писклявый голос напоминал плач ребенка.
В комнате стоял полумрак, но, взглянув на окно, Федор увидел через полуоткрытые ставни залитые лунным светом кроны деревьев. К одинокому шакальему голосу присоединился второй, более окрепший, а потом их уже звучало несколько.
Дробышев посмотрел на сидевшую в кресле Этери. Положив под голову руку, она спала. Федор осторожно тронул ее за плечо. Она вздрогнула, еще не очнувшись окончательно, открыла глаза и растерянно оглянулась.
– Откройте окно, Этери, – попросил Федор.
– Но доктор сказал не открывать, – нерешительно возразила она.
– Откройте, откройте, хоть ненадолго, – настойчиво повторил он.
Она встала и распахнула окно. И сейчас же от стены к кустам, пригибаясь, побежал человек. Метнулась тень, зашелестел кустарник, и все стихло.
Запахи и звуки ночи вошли в комнату. Облокотившись на подоконник, Этери смотрела в сад, освещенный холодным, мертвящим светом. Вой шакалов то затихал, то возобновлялся, и от этого становилось тоскливо и страшно.
– Я закрою! – сказала она, повернулась к Дробышеву, не ожидая ответа, закрыла ставни и села в кресло.
Федор долго не мог уснуть.
Утром к нему приехал Чиверадзе. Отослав Этери и усевшись в кресло, он посмотрел на Федора.
– Ну как, разговаривать сможешь?
– Могу!
– Тогда давай поговорим. Когда устанешь – скажи.
– Хорошо!
– В Гульрипше Акопянов полно. Но это был, видимо, Христо! Старый знакомый, но мы его знали только как контрабандиста. Кстати, вчера Обловацкий купил у его брата Васо два английских отреза. Ясно, что отрезы старого черта. Васо только передатчик. Оказывается, Ашот, ты его знаешь… – Заметив удивленное лицо Федора, Иван Александрович повторил: – Да, знаешь! Он духанщик в Гульрипше. Так вот, он опять сдружился с Акопяном. Этот Ашот и предложил отрезы Обловацкому.
– Вы не находите, что связь Эмхи с Акопяном наводит на интересные предположения? – взволнованно спросил Дробышев.
– Связной? Это наше общее мнение. Теперь становится ясно, что подводную лодку должен был встречать Христо. Неужели мы прозевали и с лодки был выгружен груз? И эти отрезы тоже оттуда.
– Что делает Строгов?
– Он и Чочуа уже несколько дней в Афоне. Даур мне звонил, что они разделились. Строгов – отдыхающий инженер – в Афоне, а Чочуа крутится в окрестных селениях.
– Ну и как?
– Дня через два приедет, тогда узнаем обстановку.
– Как с настоятелем?
– Решение о высылке его из погранзоны принято, но я задержал исполнение. Ты догадываешься почему?
– Думаете, что он чем-нибудь выдаст себя и тогда так легко не отделается?
Чиверадзе утвердительно кивнул.
– Передатчик молчит?
– Молчит. Возможно, его перебазировали в другое место.
– Иван Александрович, что говорит Шервашидзе? Когда я поправлюсь? И поправлюсь ли когда-нибудь?
– Больше мужества, Федор! У нас с тобой впереди еще много работы. Поправляйся, ты нужен всем нам. – Он наклонился к Дробышеву. – Радом с нами, в Сочи, живет человек, которому много тяжелей, он слепой, давно прикован болезнью к постели, но сколько мужества у этого человека – учись у него.
– Николай Островский?
– Да. Твой однолеток!
Чиверадзе несколько мгновений помолчал и потом спросил:
– Ты не хотел бы кого-нибудь видеть?
Федор недоумевающе посмотрел на Чиверадзе.
– Ну, кого-нибудь из близких. Есть же у тебя близкие?
– Есть. Вы, товарищи, Березовский.
– Ну, а кроме нас? – настойчиво добивался Чиверадзе.
– Нет, – ответил Дробышев.
– Нет, есть! А жена? Или не любишь ее?
– Она здесь? – спросил Дробышев взволнованно.
Чиверадзе кивнул головой.
– Приехала, просит пустить к тебе.
Федор молчал, Она здесь? После всего, что было. Что толкнуло ее на этот шаг? Жалость, раскаяние? Быть может, разрыв там? Хочет ли он этой встречи и что она даст им обоим – новую муку? И, наконец, сможет ли он простить прошлое? Сможет ли забыть?
Чиверадзе внимательно смотрел на Дробышева. Он догадывался о его колебаниях.
– Она просит разрешить ей дежурить около тебя, – сказал Чиверадзе.
– Нет, нет! – вырвалось у Федора. – Только не сейчас, скажите ей что-нибудь.
– Мы так и сделали. Ведь ты же без сознания, – с улыбкой напомнил Чиверадзе. – Она живет в «Рице», рядом с Обловацким и Строговым. – Он помолчал. – Ты подумай, все взвесь и тогда решай. Я разговаривал с ней. Мне кажется, она хороший человек и приехала, движимая настоящим чувством. Когда будет можно, она приедет к тебе, и ты решишь окончательно! Пока отдыхай. Гриша по-прежнему в коридоре, в саду тоже есть наши люди. Только ночью, пожалуйста, окно больше не открывай, не надо!
Уже уходя, в дверях он обернулся:
– А Сандро я отправил в горы!
16
За двое суток, прожитых в Новом Афоне, Строгов обошел окрестности и территорию совхоза, в недалеком прошлом знаменитого монастыря.
По вечерам, возвращаясь в свою маленькую комнату в так называемой нижней гостинице и с трудом раздеваясь, он валился от усталости на жесткую узкую монастырскую койку и засыпал тяжелым сном. Просыпаясь, чувствовал ломоту в суставах, но, отдохнувший и посвежевший, лежа в кровати, Николай Павлович мысленно перебирал и анализировал вчерашние впечатления. Он побывал в мандариннике, в
