– ...И вообще, дискутировать с большинством наших судей об уровне интеллекта следователя – только зря время терять, – Андрей Воробьев смешал в высоком тонкостенном стакане джин с тоником, бросил туда пару кусочков льда и воткнул соломинку. – Ибо умственные способности нынешних судей, за редким исключением, находятся в зачаточном состоянии. Где-то между рефлексами ленточного червя и амбициями хохла-сержанта в стройбате... По нашим дурным законам все решения в процессе судебных слушаний принимаются судьей единолично, вне зависимости от их важности. Естественно, кроме приговора. Судья может отказать в любом ходатайстве, в вызове любого дополнительного свидетеля, в производстве экспертизы...
– Но все это остается в протоколе, – Денис прервал монолог приятеля.
– Безусловно, – экс-военный прокурор присосался к трубочке и за раз выхлебал четверть стакана. – Протокол – великая вещь. Если в деле заявлено несколько оставленных без удовлетворения ходатайств, то защита имеет все шансы на апелляции и повторные слушания в суде более высокого уровня. И так до бесконечности.
– Мы сейчас говорим о суде, где будет решаться вопрос об изменении меры пресечения, – напомнила Ксения.
Воробьев вскочил и прошелся по комнате, заложив руки за спину и поблескивая очками. Со стороны могло показаться, что он на собственном примере демонстрирует правила передвижения арестованных по коридорам следственного изолятора.
– Суд есть суд. Без разницы, что он рассматривает. Просто в данном конкретном варианте могут обойтись даже без кивал [9]. И заседание продлится от силы минут десять...
– Нам как выгоднее? – прищурился Рыбаков.
– Не понял, – Андрей оперся на спинку стула.
– Растянуть заседание или укоротить?
– Естественно, растянуть. Кстати, в каком районе это будет происходить?
– В Центральном...
– Так-так-так, – Воробьев ухмыльнулся. – С председателем суда я неплохо знаком. В принципе, можно его попросить, чтобы он указал судье на необходимость внимательного рассмотрения...
– Сколько это будет стоить? – тут же отреагировал Денис.
– Нисколько, – экс-прокурор махнул рукой. – Там нормальный мужик. Правильный.
– Нам бы еще делишки уголовные разделить, – мечтательно заявил Рыбаков. – Бандитизм отдельно, пиратство и незаконную порубку – отдельно...
– И не думай, – Воробьев уселся верхом на стул. – Раз соединили, обратного пути нет.
Денис критически посмотрел на приятеля.
– Ты знаешь, как называется та поза, в которую ты уселся?
Воробьев бросил взгляд на свои ноги и с подозрением уставился на ехидного Рыбакова. Склонность Дениса к дурацким розыгрышам и проведению фрейдистских аналогий была общеизвестна.
– Нет, а что?
– Серьезно, не знаешь?
– Не знаю, – четко произнес Андрей. – По-моему так сидит один телеведущий, обожающий слово ВЦП «однако»... А в чем, собственно, дело?
– Какашка он небритая, а не телеведущий, – выдал Рыбаков. – А вот что касается позы, то, согласно классификации известного психолога Райха, она называется позой «стеснительного онаниста».
Воробьев мгновенно развернулся на стуле и положил ногу на ногу.
– Так, надеюсь, нормально?
– Так нормально...
– Почему «стеснительный онанист»? – заинтересовалась Ксения.
– Широко раздвинутые ноги говорят о подсознательном желании явить всему миру свое мужское достоинство, – объяснил Денис. – Но индивидуум не уверен в своих силах, поэтому все же прикрывает причиндалы спинкой стула. Хотя я лично обозначил бы данное кокетство «позой стеснительного эксгибициониста». Более точное определение...
– Интересно, – Воробьев поправил очки. – У тебя нет книжек этого Райха?
– Есть.
– Дашь почитать?
– Конечно, – Рыбаков открыл жестяную коробочку с тонкими сигарами «Cafe Creme» и закурил. – Используешь в своем литературном творчестве?
– А то! – согласился Андрей. – Психологические экзерсисы – штука весьма полезная. Можно такого наворотить...
– Сделай проводку через всю повесть, – посоветовал Денис. – Начни с юных лет героя и заставь его действовать в соответствии с психологическими комплексами. Я тебе еще Отто Вайненгера дам. Там вообще труба. Фрейд с Юнгом отдыхают...
– Це дело, – кивнул Воробьев. – Народ это любит...
Ксения повертела в руках последнее творение бывшего прокурора, затянутое в яркую
