— Черт возьми! Сникерс! Цаца! Похоже, они ушли дальше по той дороге!
Экипажи «наружки», доложив ситуацию, поспешно съехались к пустому перекрестку. Сникерс от трассы пошел по заснеженному узенькому асфальту в сторону Кировска, Старый — в противоположном направлении, к Ладоге. Он не случайно выбрал эту часть дороги. Лю—дочка поспешно листала специальный атлас дорог, отмечала перекрестки и разъезды впереди. Нестерович молча наблюдал за ними.
Полагаясь на интуицию Тыбиня, они мчались в серых сумерках мимо тихих, мокреющих в оттепели деревушек, вдоль белой бескрайней полосы замерзшего древнего озера, мимо черных заброшенных рыбацких хибар. Дорога становилась все уже, все глуше, пока не уперлась в зеленые ворота воинской части. Это был тупик. Старый выругался. Нестерович вышел и расспросил маленького солдатика в огромном бушлате, испуганно выглядывавшего через оконце КПП. Солдатик не видал здесь бежевой «Нивы». Они ее потеряли.
Лехельт терпеть не мог запаха рыбы, а его, раздев догола, бросили в помещение коптильни или склада. Он ворочался на скользком мерзлом полу, покрытом слоем чешуи, отфыркивался и морщился. Заклеенный пластырем рот не позволял отплевываться от набегающей слюны. «Хоть бы не стошнило — думал Андрей, — захлебнусь!».
Его мутило после порции газа, неожиданно полученной в лицо из баллончика, а еще после удара чем-то тяжелым по голове в кузове грузовичка. Атака была совершенно внезапной для него. Он винил себя за то, что утратил бдительность во время ссоры с сестрой. Придя в сознание, Андрюха, помня рекомендации, полученные на тренировках, всячески старался переключиться с внутренних переживаний и неудобств на внешнюю обстановку, начать бороться. Он старательно запоминал все вокруг, повторяя в уме формулировки информативных признаков, а заодно пытался прокачать ситуацию более широко. Они нашли на нем ССН и оружие, а значит, знают, что он делал. При нем не было документов — значит, им неизвестно, кто он. Помня правило «Будь кем угодно, только не тем, кто ты на самом деле», Лехельт, трясясь сначала в машине, а потом корчась на вонючем полу сарайчика, сочинял и многократно закреплял для себя легенду наемного шпиона конкурирующей ОПГ братка Стоматолога[18], привлекая все знания текущих ориентировок и аналитических справок, какие только мог вспомнить. Не раз он с благодарностью вспоминал Зимородка, заставлявшего их регулярно читать и запоминать эту, как они с Морзиком выражались, «хренотень».
Все старания оказались напрасными, едва только под вечер открылась скрипучая дверь сараюшки. Лехельта к тому времени колотило от холода так, что голова тряслась. «Эт-то хо-ро-шо-о-о… — думал он в такт стучащим зубам. — Ппусть ду-ду-ма-ют… что я б-боюсь…» Первым в коптильню вошел человек очень высокого роста, особенно для маленького разведчика. Он шагал, скособочившись и прихрамывая, как после тяжелой болезни или ранения. Одет был по-рыбацки, в ватник, теплые штаны и огромные сапоги.
Едва он посторонился от света, как озноб на несколько секунд оставил Лехельта, уступив место теплой тревожной волне, бегущей по коже от живота. Это была смесь удачи и испуга, вскоре вновь сменившаяся ощущением промозглого холода. Потому что вошедший вторым был Дабир Рустиани ~ в скромном обличье сельского агронома. Лехельт узнал его по фотографиям. Третьим, оставаясь в тени у двери, вошел смуглый человек в черной одежде, исполняющий при Рустиани обязанности водителя, а может быть, и палача.
Встретившись взглядом с Рустиани, Лехельт тотчас оставил надежду «впарить» ему свою легенду. Этот человек был, несомненно, опытным разведчиком, хорошо разбирался в специальном снаряжении и тактике спецслужб. Он без труда бы отличил сотрудника от наемного боевика братвы. Несколько секунд он в упор разглядывал скрюченного в унизительной позе Андрея, потом достал телефон и позвонил. Лехельт замычал, показывая глазами, чтобы со рта его сняли пластырь. Рустиани, холодно глядя на его подергивания, весьма сурово и недовольно выговаривал кому-то в телефон. Потом отдал приказ, махнул рукой, собираясь уходить. Андрюха извернулся и толкнул его связанными ногами в колено.
Рустиани, точно только что заметил голое тело на грязном полу у своих ног, присмотрелся к нему, что- то скороговоркой сказал своим спутникам. Высокий рыбак, кряхтя от болей в застуженной ветрами спине, наклонился и корявыми черными пальцами сцарапал со рта разведчика пластырь, так, что тот остался висеть на подбородке.
Перво-наперво Андрей свесил голову и несколько секунд с наслаждением отплевывался. Потом поднял глаза. Смотреть снизу вверх было неудобно.
— Не вздумайте меня убить! — взвизгнул он. — На вас только наркотики! А если убьете — ребята намотают всей кодле по полной! И убийство Кривого, и все прочие мочиловки! Я за вас заступлюсь, клянусь, только не убивайте!..
Холодный настороженный взгляд Дабира на миг осветился профессиональным сочувствием и даже уважением. Он не проглотил Андрюхину дезу, отрицательно покачал головой и вышел. Рыбак тотчас широкой, мозолистой, пропахшей куревом ладонью ловко залепил мычащий рот Лехельта пластырем. Человек в черном, лязгнув в темноте затвором, шагнул вперед.
— Э! Здесь не надо! — сказал рыбак. — Шамиль, стой! Господин Мустафа! Здесь не надо! Потом кровь будет по снегу до самой проруби, собаки сбегутся! Утром же видно все, не дай Бог кто заедет!
Черный человек вернулся к двери, о чем-то говорил с Рустиани на незнакомом языке. Лехельта вдруг пробрала мерзкая позорная икота. Он испугался теперь без дураков, по-настоящему.
— Я в тот раз всю ночь затирал… — настаивал рыбак. — Я лучше потом сам… по-тихому… чистенько чтобы…
Он поглядел на скрюченного Андрея и вдруг как-то скверно и вожделенно улыбнулся. Лехельт, теряя остатки рассудка, забился в панике на полу, точно рыба на дне баркаса. На внешней стороне ладоней рыбака виднелись какие-то черные корявые татуировки.
На шоссе вдруг раздался шум мотора. Рустиани поспешно прикрыл дверь. Они в темноте переждали, пока одинокая машина проедет мимо.
— Кто поехал? — спросил Рустиани рыбака приятным голосом, без акцента.
— Не знаю… мотор не наш, — встревоженно и услужливо отвечал тот. — Никто в эту пору не должен был ездить. Рыбнадзор на свадьбе у главного инспектора, а лесники на «УАЗике»…
— Хорошо. Позже. Но чтобы до утра уже ничего тут не было.
— Будьте спокойны, — поспешно сказал рыбак, на клонился и незаметно похлопал связанного разведчика по худому голому заду. Лехельт дернулся, глянул на него с ненавистью. Рустиани заметил, но ничего не сказал, чуть пожал плечами. Его это не касалось.
Они вышли. Какое-то время, достаточно долго, Андрюха отчаянно катался по полу, колотясь в дверь и стены, в кровь разбивая ноги, плечи, голову. Рыбак, похохатывая, вернулся, волосяной веревкой привязал его поперек туловища к столбу посреди коптильни, полапал холодными скользкими руками. От него уже разило водярой.
— И-хи-хи, милок!.. — сказал он. — Погоди еще часок! Делу время, потехе — час…
Прошедшие минуты были самыми страшными в жизни маленького разведчика. О них он никому не рассказывал. Ему хотелось потерять сознание — и не получалось. А еще сильнее хотелось ему, чтобы его спасли. Поэтому, когда вдруг тихонько, не скрипнув, приоткрылась дверь и в коптильню втиснулась знакомая невысокая коренастая фигура, в родном сером свитере, без куртки, Лехельт замычал не от радости, а от ярости, боли и ненависти. «Где вас черти носили столько времени!» — хотелось заорать ему. «Гады! Вас бы так всех!»
Как сильно он их в тот момент ненавидел!
Тыбинь проворно перерезал веревки на ногах разведчика, осторожно отклеил уголок пластыря — и тотчас прижал его к прежнему месту твердой ладошкой, навалился животом, заглушая истерический вопль, рвущийся из Андрюхиной груди.
— Тихо, тихо, тихо… — забормотал он и добавил в ССН: — Порядок, я его беру!
Михаил глянул на босые ступни маленького разведчика, качнул головой, поспешно разулся сам. Взвалил легкое тело напарника на широкое плечо и, будто оно ничего не весило, косолапо ступая, побежал с ним прочь от коптильни, в сторону, противоположную освещенной избе, прихватив ботинки и носки с собой. Рослые собаки сгрудились стаей в углу обширного двора, не обращали на него внимания. Он всегда умел ладить с собаками. Старый ступал все больше по снегу, оставляя где только можно отпечатки босых ног, зябко передергивался от холода. Отбежав достаточно, достигнув твердой поверхности дороги, он
