списком. — Вам действительно нужны все эти вещи?!
— Да, — обворожительным воркующим голосом подтвердил Валентин. — Что-нибудь не так?
— Так, так! — потряс кудлатой головой Ролик. — Все путем… ништяк! Ништячок! Двадцать пакетов для мусора… прокладки «Натали», три рулона туалетной бумаги, кнопки канцелярские… плоскогубцы… двадцать метров телефонного шнура… клей… скотч. Большой фруктовый юрт?!
— Да, торт, — растерянно подтвердил басовитый Миробоев. — Мы хотим угостить вас… влиться в коллектив. Или девчонки больше любят мороженое?
В тот день никуда не выезжали: разбирали старые сводки, составляли списки и схемы связей. Заказали в фотолаборатории десятки фотографий. Ближе к вечеру онера взяли машины и разъехались; они неплохо знали город. Клякса отпустил разведчиков — и Лехельт поспешил на Пушкинскую, к Витебскому вокзалу, где уговорился с Маринкой встретить свою двоюродную сестру из Калининграда.
Маринка простудилась: жалась у схода с эскалатора, зябко переступала с ноги на ногу, утирала платочком нос. Из сумочки торчали конспекты, модный журнал, свернутый в трубку. В своих болезнях и неудачах она отдалялась от Лехельта, замыкалась в себе, не ища у него ни сочувствия, ни поддержки. Характер не позволял.
Они поцеловались.
— Смотри — странный парень напротив! — шепнула Маринка ему на ухо. — Он тут уже давно трется.
— А ты откуда знаешь?
— На нем куртка сухая — а на улице снег с дождем. И он не смотрит на лица — только на руки: у кого что в руках. Может, украсть хочет?
— Все в порядке, пошли. Это у тебя фантазия буйная. Тебе бы детективы писать.
С одного взгляда Лехельт понял, что парень из неявной охраны метро. В УВД тоже есть своя «наружка». По некоторым признакам он видел, что в городе введены дополнительные меры безопасности — без лишней шумихи и официоза — и это не радовало, а лишь тревожило его. Они все равно не знают, что искать. Питер — это же вам не Урюпинск. Бедные девочки и мальчики, уныло торчащие часами у эскалаторов на каждой станции, — слабая надежда. Опытный человек вычислит их тотчас — и только насторожится. Уж лучше бы скрытых камер побольше наставили.
Пряча лица от ветра, они перебежали под гулкие своды вокзала. Андрюха хорошо знал все питерские баны, на каждом провел в общей сложности долгие месяцы. Если вокзалы — ворота города, то они, разведчики, при них привратники…
— Ты свою сестру раньше видел?
— Нет.
— А как ты ее узнаешь?
— Тетя сказала — узнаю. Голос крови. На отца похожа. Встанем у вагона — разберемся.
— Сколько ей лет?
— Шестнадцать.
— О-о… романтический возраст. Где мои шестнадцать лет?!
Маринка пококетничала, постреляла глазками — и вдруг оглушительно чихнула.
— Ох, старая я кляча!.. проклятые рудники!
— Чем ее шестнадцать лучше твоих двадцати двух? Я думаю, ты не изменилась.
— Изменилась. В шестнадцать не понимаешь неизбежности потерь.
Маринка произнесла это серьезно, мудро, с комичной печалью, как только она одна умела. Глядя на ее смугловатое привлекательное лицо, Лехельт припомнил сегодняшние живописания сибиреязвенных карбункулов — и поежился.
— Скажи — у тебя нет знакомых врачей?
— Есть, конечно. Папа, например. А какой именно специалист тебе нужен?
— Эпидемиолог.
— О, задачка. Интересуешься статистикой гриппа? По службе — или так?
— Так… надо для одного человека.
— Хорошо, я спрошу у папы… Нам угрожает чума?
— Пока только сибирская язва.
— Все шутишь? Расскажи что-нибудь интересненькое! В тот раз обещал рассказать про шпиона — не рассказал…
— Расскажу, когда срок давности выйдет. Пошли — вон уже поезд идет.
— А какой срок-то?
— Пустяки. Двадцать лет.
— Я же буду уже старухой!
— Но любопытства-то не убавится!
— Я, по-твоему, любопытная?!
Состав остановился с противным скрипом — и они выжидательно примолкли, приплясывая на ветру у дверей вагона. На перрон шумной гурьбой повалила молодежь: вагон был заполнен тинейджерами. Составив рюкзаки и сумки в круг посреди платформы, подростки смеялись, орали и свистели, пьянея от свежего ветра и новизны впечатлений. Толстая пожилая проводница, массируя пальцами виски, смотрела меж людей в пустоту маленькими злыми глазами.
Лехельт глянул на замерзшую Маринку, пожал плечами. Вагон опустел — а к ним так никто и не подошел. Набрав побольше воздуха, вытянувшись, чтобы казаться повыше, Андрей сунулся к властелине путей сообщения.
— Управление ФСБ по Санкт-Петербургу. Здравствуйте, — басовито, вполголоса произнес он, покачивая плечами, копируя манеру Миробоева. — Скажите, где ваш пассажир с девятого места?
Эффект был весьма неожиданный и поучительный для Лехельта. Проводница скривилась мятым лицом, глянула в его удостоверение уничижительно и вознамерилась уйти в вагон.
— Ступайте к бригадиру! — сказала она через плечо. — Я вам не обязана доносить. Это мы раньше перед вами на цырлах стояли.
— Женщина, пожалуйста! — взмолился Андрюха, давясь горькой пилюлей демократии. — Это моя сестра! Я сестру встречаю!
Не в силах побороть мигрень, добрая фея железной дороги лишь злобно ткнула растопыренными пухлыми пальцами в сторону шумного молодежного круга под косым снегом.
— Все там… дурачье! Ни минуты ночью не прилегла!
— Вы уверены?! А как она выглядит?
— Ты что — не знаешь, как сестра твоя выглядит? — усмехнулась железнодорожная прима, ушла в вагон и заперлась, завершив аудиенцию. У нее даже головная боль, наверное, прошла.
Андрей недоуменно приглядывался к толпе на перроне. Молодежь крикливой гурьбой, гогоча, как стадо гусей, неторопливо потянулась к выходу в город. Маринка хихикнула:
— Услышь голос крови!
— Момент!
Он достал мобильник, выудил из электронной памяти номер и позвонил. Через несколько секунд высокая рыжеватая девица в долгополом пальто и кроссовках отделилась от соплеменников, принялась рыться в карманах и, поотстав, закричала:
— Тормозни! Я сейчас!
— Вика? — сурово спросил Лехельт в трубку, надвигаясь сзади. — А ведь мы тебя встречаем. Я у тебя за спиной. Стой на месте и не пытайся сбежать.
Вика крутнулась на пятках. Полы пальто подлетели и опустились.
— Ой! Приветики! — сказала она. — А я уже с ребятами договорилась! Может, я у них переночую?
Лицо ее было худое, хитрое, все в веснушках, подбородок острый, глаза зеленые. Она как—то странно шепелявила, пришептывала, присвистывала.
— Что у тебя во рту? — спросил изумленный Лехельт.
Вместо ответа девочка задрала голову, выставив худое горло, и высунула длинный розовый язык.
