В его глазах внезапно вспыхнули нежность и терпение.
— Нам всем достается время от времени, — мягко сказал он, и в глубине его глаз сверкнул слабый огонек. — Ну а теперь, может быть, перестанете задирать нос, мисс Клей? А не то, предупреждаю вас, я готов сам сбить с вас спесь, если вы будете говорить глупости.
Эмма заплакала, отчасти от беззащитности, отчасти оттого, что на этот раз выражение его лица было совершенно понятным, а он обнял ее, бормоча что-то успокоительное.
— Не такой уж я непроницаемый, как видите, — сказал он мягко, когда она обвила руками его шею, — совсем не непроницаемый, когда дело доходит до того, чтобы влюбиться в том возрасте, когда человек давно уже должен был бы устроить свою жизнь… Ваш старый дом с радостью примет вас обратно, Эмма Пенелопа, а я, после долгого сражения, получу наконец свою награду, если вы меня не отвергнете…
Сеттер нетерпеливо залаял в вольере, и она, словно проснувшись, сказала, поднимая голову с плеча Макса:
— Можно Расти войдет? Он вряд ли захочет признать во мне хозяйку, если его запирать где-нибудь вдалеке.
— Снова хотите отдать свое нежное сердечко первой же встречной собаке? Предупреждаю, я не разделяю вашей любви к Расти, так что умерьте ваши порывы. Я пойду впущу этого типа.
Эмма наполнила оба их бокала, пока Макса не было в комнате, а потом остановилась у старого зеркала, с застенчивым интересом вглядываясь в свое отражение. На мгновение она не сразу узнала лицо, смотревшее на нее с зеркальной поверхности: таким оно показалось ей незнакомым, красивым и словно светящимся. «Простушка Пенни…», — пробормотала она, внезапно на нее нахлынули обрывки самых разных воспоминаний, и она снова села и стала ждать возвращения Макса.
Эмма услышала голос Макса и нетерпеливое постукивание собачьих лап по коридору, но Макс, похоже, запретил псу стремительно на нее наскакивать, и Эмма ободряюще позвала собаку. При звуке ее голоса дверь распахнулась, неистовый золотистый живой снаряд пронесся по комнате и оказался в руках Эммы.
На мгновение она окаменела, не веря своим глазам, а потом, с ответным возгласом, обвила шею Флайта, лепеча что-то бессвязное, ощущая тепло его тела, чувствуя, как он мокрым языком слизывает слезы, которые потоком текли у нее по щекам.
— Ну, стоило слегка ввести вас в заблуждение, чтобы устроить эту встречу, — сказал Макс с порога, и Эмма осознала, что он наблюдает за ними уже некоторое время. Она вскочила на ноги и побежала к нему, плача и смеясь одновременно.
— Но я не понимаю! Что случилось? Неужели вы привезли его сюда тайком, притворившись, будто выполнили распоряжение Мэриан? Но как же вы собираетесь все это уладить? Ой, Макс, мне так хочется обнять вас, обнять и больше не отпускать!
— Ну и кто же вам мешает? — мягко сказал он, взял ее руки и сел на ближайший стул, держа ее на коленях. — Я тебе все объясню, если ты постараешься быть благоразумной и не попытаешься немедленно от меня сбежать, чтобы расточать льстивые речи своему первому возлюбленному, но для начала я должен призвать тебя к ответу за те несправедливые обвинения, которые были выдвинуты в мой адрес, когда я пришел забрать то, что принадлежит мне по праву.
— Но откуда же мне было знать? Почему ты мне не объяснил? — запротестовала Эмма, припоминая обрывки тех самых обвинений.
— Я попытался тебе это объяснить, но, полагаю, что из-за твоей вечной привычки все ставить с ног на голову ты так меня и не поняла. А потом я был слишком сердит и обижен, чтобы вдаваться в объяснения.
— Но как я могла подумать что-нибудь другое? Ты же сказал, что выполняешь указание.
— Ну да — указание забрать собаку и прислать утром чек по почте.
— Так ты его купил? Но как тебе удалось убедить Мэриан?
— Знаешь, главным образом ее уговорил наш приятель Доусон. Мне этот малый никогда не нравился, но он умеет обращаться с капризными красавицами. Он будет ей хорошим мужем.
— Ты хочешь сказать, что она собирается за него замуж?
— Не удивлюсь, если это произойдет. Идея о собачьем «доме отдыха», как я понимаю, будет развиваться, если юристы дадут «добро». Неплохая идея — стать не только деловыми партнерами, не так ли? Мне представляется, что капризная мисс Миллз, при всех своих привычках расточать благосклонность и взамен пополнять коллекцию скальпов, строго говоря, молодая дама с высокими моральными устоями.
— Да, мне кажется, так оно и есть. Макс, я не умею играть в игры Мэриан. Я никогда никого раньше не любила, я не могу притворяться…
Он посмотрел на Эмму, но не увидел ее лица, прижатого к его плечу и прикрытого прядью волос, и обнял ее еще крепче.
— Кто заставляет тебя притворяться, глупенькая моя любовь? — мягко сказал он. — Мое сердце покорила именно твоя правдивость и нежная простота… Никогда не притворяйся, когда ты со мной, Эмма… можешь забыть о своих колючках и заносчивости… они уже сослужили свою службу…
— Да, они сослужили свою службу, — эхом откликнулась она со вздохом удовлетворения и подставила ему губы.
Когда гораздо позднее вернулись к более прозаичным вопросам, она с легким беспокойством сказала:
— Надеюсь, ты не очень много заплатил за Флайта. Для меня он, конечно, сокровище, но вряд ли теперь дорого стоит.
— Он стоит ровно столько, сколько я за него заплатил. Он был моей козырной картой.
— Твоей козырной картой?
— Ну, мне же надо было чем-то тебя подкупить. Собака, этот дом… все то, что ты уже успела полюбить… Я без колебаний использовал бы их, если бы ты имела что-нибудь против меня.
— Дорогой мой Макс… разве ты не знаешь, что я никогда ничего не имела против тебя? Я давно включила тебя в число тех недосягаемых идолов, которым отдано мое сердце, — нежно сказала она, а потом соскользнула с его колен и подошла к открытому окну посмотреть на сад, залитый вечерним солнцем, стараясь восстановить в памяти настроение, охватившее ее тогда, когда она, незваная, в первый раз явилась в этот дом… в дом, который много лет назад был ее домом и войти в который ей предлагали снова… «Я влюбилась в ваш дом», — сказала она тогда, прощаясь, а он ответил, что она, похоже, очень легко влюбляется… Может быть, тогда она влюбилась не в дом, а в него?
Он тоже встал и подошел к ней, с деликатностью, которой она раньше в нем не замечала, признавая, что ей на какое-то время необходимо погрузиться в себя, а потом осторожно повернул ее к себе, взял одной рукой за подбородок и долго всматривался в ее лицо. Он понял, что она думает о чем-то, чего он не знает, и требовательно посмотрел на нее.
— Что такое? — чуть резко спросил он. — Снова запираешься от меня?
Она протянула руки и разгладила набежавшие было в уголках рта напряженные морщинки. Она вдруг обнаружила, что и у него, так же как у нее, бывают моменты болезненной нерешительности, и это показалось ей ответом на все сомнения и вопросы.
— Я никогда не запираюсь от тебя, дорогой мой, — с нежностью сказала она. — Всегда было наоборот, только теперь, мне кажется, я смогу понять… Ты так и будешь меня осаживать, когда мы поженимся?
— Скорее всего, если ты меня до этого доведешь. Кстати, мне с вами еще предстоит посчитаться, юная дама, — сказал он, а она улыбнулась, зная, что ему становилось легче, когда он мог моментально спрятаться под той маской, которую давно выбрал для себя, когда разговаривал с ней. Должно пройти время, со вновь обретенной мудростью подумала Эмма, чтобы он смог постоянно быть самим собой, не прячась за эту искусственную броню.
— Интересно, зачем Доусону понадобилось вмешиваться? — с деланным безразличием спросила она, но он лишь понимающе улыбнулся и сказал:
— Не знаешь? Он сказал мне потом, что обязан тебе тем, что изменился к лучшему. Мне кажется, он по-своему попытался нейтрализовать причиненное зло. Он просил передать тебе… что ты поймешь.
— О! — Она тихо вздохнула. — Я очень многое неправильно поняла, да?
