большие сомнения. Можно лишь констатировать, что люди, одетые в форму сербской армии, расправляются с невооруженными гражданами. Являются ли виденные мной убийцы сербами, а не переодетыми хорватами или боснийцами, неизвестно.
Британец закончил набивать длинную изогнутую трубку и аккуратно закрыл жестяную коробочку с душистым, смешанным с разными травами табаком. Он вообще все делал так, словно участвовал в спектакле о колонизаторах конца XIX века: ходил по лагерю в белоснежных брюках с бритвенно-острыми стрелками, в пробковом шлеме и со стеком, сидел прямо, будто аршин проглотил, ел исключительно серебряными вилкой и ложкой с фамильными гербами, повязывал шелковый шейный платок, ровно в пять часов пил чай с молоком, а в восемь — виски со льдом. Ему не хватало только смокинга и крахмальной манишки, хотя Владислав предполагал, что сей вечерний туалет у Атмора имеется, упакованный в один из его многочисленных кофров с вензелями.
Майкл критически осмотрел примятый табак и достал специальные длинные спички, предназначенные исключительно для раскуривания трубок.
Рокотова уже несколько раз подмывало пошутить над англичанином, подмешав тому в табачок немного галлюциногенов, дабы посмотреть, как тот будет себя вести под влиянием легких наркотиков. Зрелище могло быть крайне потешным, но каждый раз Влад брал себя в руки.
— Свидетели однозначно указывают на сербов, — безапелляционно заявила мадемуазель Кузу.
— А сербские свидетели так же однозначно указывают на хорватских усташей[17], — Константин Мерсье поморщился. — С обеих сторон — одни слова…
«Вас бы в Боснию на недельку, — подумал Рокотов, — в сербское село. Посмотрели бы на „кровожадных' сербов и на „несчастных' хорватов с мусульманами…»
— Трибунал поставит точку во всех спорах, — примирительно сказал Симон Летанкур. — Будет проведено нормальное расследование, и мы наконец узнаем истинное положение дел.
— Я, конечно, не специалист, — не выдержал Владислав, — но у меня есть большие сомнения по поводу легитимности Гаагского трибунала.
— Почему? — заинтересовался профессор Мерсье.
— Его образование не было утверждено Генеральной Ассамблеей ООН, — Рокотов побарабанил пальцами по подлокотнику своего шезлонга. — Я сегодня специально посмотрел документы в Интернете… По правилам, суд такого класса, как обсуждаемый нами, должен быть одобрен отдельным постановлением Ассамблеи, а трибунал был создан по договоренности между правительствами нескольких стран и получил одобрение лишь от Генсека ООН. Это нарушение процедуры. Боюсь, что решения трибунала не будут легитимными, так как объективно он представляет собой нечто вроде общественной организации. Как «Гринпис» или «Союз сексуальных меньшинств»…
— Это важно, — согласился Мерсье и повернулся к своей ассистентке. — Наш коллега говорит весьма разумные вещи.
Миниатюрная француженка бросила испепеляющий взгляд на Владислава:
— У правосудия нет границ! А мсье Турецкие пытается обелить тирана!
— Зря вы так, — «литовец» Рокотов покачал головой. — После того что Сталин сделал с моим народом, я органически не переношу никакой диктатуры… Но если мы хотим, чтобы всё было совершенно законно, следует придерживаться установленных юридических норм. Для начала — вынести вопрос о Гаагском трибунале на повторное обсуждение Ассамблеей ООН, чтобы та подтвердила или опровергла его легитимность. И только после этого начинать какие-либо судебные заседания.
— А Милошевича пока отпустить? — съязвила Доменика Отис.
— Зачем отпускать? — Влад развел руками, — Насколько мне известно, до экстрадиции он сидел в югославской тюрьме. Вернуть его обратно и всё.
— Второй раз его сербы не отдадут, — Жан-Поль Готтар промокнул носовым платком выступивший на лбу пот.
— Не отдадут, — британец поддержал швейцарца.
— Можно сделать сербский филиал трибунала, — не сдался Рокотов, — и судить Милошевича в Белграде. Технически это возможно.
— Сербы его не осудят! — фыркнула Сесиль.
— Стоп! — Влад склонил голову набок. — Вам что важно: осуждение Милошевича вне зависимости от степени его виновности, просто потому, что вам так хочется, или торжество правосудия?
— Интересный вопрос, — усмехнулся Франсуа Будвиль.
Мадемуазель Кузу закусила нижнюю губу.
Приехавший неделю назад литовец стал ее раздражать с самого первого дня. Прежде всего потому, что не обратил на нее, как на женщину, никакого внимания. Вел себя с ней так же ровно и доброжелательно, как с толстушкой Доменикой и всеми остальными членами миссии.
Сесиль же, и не без оснований, считала себя очень привлекательной женщиной, и подобное отношение было для нее в новинку. По крайней мере, все остальные особи мужского пола, с которыми ей приходилось контактировать по работе, заинтересованно оглядывали ее точеную фигуру.
К тому же Лео подружился с бельгийцем Будвилем, что для француженки Кузу было немного странно.
Большинство французов испытывают к бельгийцам неприязнь на бытовом уровне, считая их недалекими, чрезмерно ленивыми и слишком расточительными. Даже анекдоты рассказывают, весьма похожие на российские анекдоты про чукчей. Типа того, что прилетающие в аэропорт Орли бельгийцы всегда сходят с трапа со спущенными штанами, ибо после приземления стюардесса говорит: «А теперь можно расстегнуть ремни». Бельгийцы, правда, не обижаются. Даже наоборот — коллекционируют анекдоты про самих себя и с удовольствием печатают их в своих юмористических журналах.
— Есть права человека, — неуверенно пробормотала Доменика, обращаясь к последнему аргументу европейских правозащитников. — Милошевич своими действиями их нарушал…
— С биологической точки зрения Милошевич — такой же гомо сапиенс, как и мы все, — быстро отреагировал Рокотов. — И к нему должны применяться все нормы презумпции невиновности и справедливого правосудия. Иначе, на словах осуждая военные преступления, трибунал действует ничуть не лучше своих же обвиняемых. К тому же он нелегитимен, так как создавался в слишком большой спешке… Но об этом я уже говорил.
— Вы просто какой-то славянофил, — француженка попыталась с помощью оскорбления поставить точку в затянувшемся споре.
— Ошибаетесь, — Владислав посмотрел на мадемуазель Кузу, как на несмышленого ребенка. — Я вообще не сторонник разделения людей по национальному признаку. И вам, как медику, должна быть хорошо известна порочность националистического подхода.
Сесиль могла бы многое возразить в ответ на укор «Гурецкиса», но европейские правила политкорректности не позволили ей слишком широко открывать рот. Да и жившие в Италии родители профессора Мерсье в свое время здорово пострадали от тамошних радетелей чистоты расы. Мадемуазель Кузу это знала и не хотела лишиться работы из-за того, что ее руководителю могли не понравиться слова ассистентки.
Так что вместо того, чтобы объяснить «литовцу» разницу между «цивилизованными» и «ущербными» народами, француженка перевела разговор на виденные ею телерепортажи об албанских беженцах и свидетельствах тех же албанских очевидцев об этнических зачистках в Косове…
Глава 2
НАМ КРЕМЛЯ ЗАМАНЧИВЫЕ СВОДЫ НЕ ЗАМЕНЯТ СТАТУЮ СВОБОДЫ…
Франсуа Будвиль капнул окрашенную фенолом воду на предметное стеклышко и положил его под микроскоп.
Сидевший с противоположной стороны лабораторного стола Рокотов потянулся, отгоняя остатки сна. Ночью, когда все в лагере заснули, Влад выбрался из своей палатки и совершил двадцатикилометровый марш-бросок по окрестностям. Так он поступал ежедневно, методично исследуя местность по разбитой на шестнадцать секторов карту.
Приезд именно к профессору Мерсье был отнюдь не случаен.
Американский Интернет-собеседник Рокотова в одном из своих посланий указал на оазис Эль-Акайли
