Толян свернул вчетверо исписанные листы бумаги и вложил их в конверт, купленный накануне за полпенса. Подумав немного, он, старательно подышав на стержень шариковой ручки, в котором заканчивалась паста, начал выводить адрес:
«То the London… Ларину».
Потом почесался, еще подумал и прибавил: «Андрею Владимировичу». Довольный тем, что ему не помешали писать, он свистнул сэра Лерсона и, не набрасывая на себя плащика, прямо в рубашке выбежал из дома…
Убаюканный сладкими надеждами, через час он уже крепко спал. Ему снился родной туалет «убойного» отдела, в туалете сидит «Мухомор» и читает письмо оперативникам… Около туалета ездит машина ППС и все вертит, вертит голубым огоньком мигалки…
В дверь постучали.
– Войдите! – рявкнул Соловец, думая, что это явились Казанова и Плахов.
Но на пороге материализовался начальник «убойного» отдела РУВД соседнего района, на губах которого застыла злобно-язвительная улыбка.
– А, это ты, – майор показал рукой на стул, – садись.
Капитан Абрам Иванович Совков, толстый и одышливый субъект с мутными глазами навыкате, вот уже десять лет не могущий получить очередное звание, вальяжно расположился на продавленном стуле, закинул ногу на ногу и смерил Соловца презрительным взглядом.
– Ну, и чего тебе? – спросил хозяин кабинета, прекрасно понимая, о чем пойдет речь.
– А ты не знаешь? – скрипуче заявил Совков.
– Представь себе, нет.
Капитан вытащил из кармана сложенный вчетверо грязный листок желтоватой бумаги и издалека показал его Соловцу.
– Это видел?
Майор попытался разглядеть мелкий текст, но у него ничего не вышло.
– Дай посмотреть, отсюда не видно.
– Щас тебе! – Совков быстро спрятал листок обратно в карман. – Чтоб ты его порвал?
– А зачем мне его рвать? – устало осведомился Соловец.
– Потому что это приговор тебе и твоим верным и умным подчиненным.
– Полегче на поворотах, – предупредил Соловец, который очень не любил, когда его обзывал кто-либо, кроме вышестоящего руководства, и особенно в те моменты жизненного пути, когда майора обманывали и подсовывали вместо «Столичной» водки простую воду.
– Буду я еще с тобой любезничать! – взвился капитан. – Всё, приплыли, соседушки! Нефиг было труп нам на участок подбрасывать!
– Какой еще труп? Кого? – Майор сделал вид, что не понимает, о чем говорит его коллега.
– Того, которого из огнемета замочили!
– Из какого еще огнемета?!
– Ой-ой-ой! – Совков показал Соловцу язык. – А ты не в курсе!
– Слушай, Абраша. Твоя территория – твои проблемы.
– Ах, так?! – Капитан вскочил со стула. – А ты мне, случайно, не объяснишь, как труп подпалил, после чего прополз с твоей стороны улицы на нашу, оставив по пути два килограмма и семьсот сорок пять граммов своей одежды? Я лично соскреб ее с дороги и взвесил!
– Весы, небось, у бабок возле метро конфисковал?
– Тебе-то какое дело?!
– Там все безмены на двести граммов в плюс переделаны, – сообщил майор. – Так что с весом ты лажанулся. Перевесим твои «вешдоки» и прокурору нашему стуканем. Он и влепит тебе триста третью[78]. Для начала.
– А что до того, что кто-то там полз, – так это его личное дело. Хотел – полз, не хотел бы – не полз. – Соловец продемонстрировал коллеге, что разговор окончен.
– Ах, ты так?!
– Да, так!
Они вскочили, уперлись друг в друга животами и взглядами, пыхтя и щуря презрительно уголки глаз…
Первым не выдержал Абрам Иваныч. Достав из кармана платок и акт судебно-медицинской экспертизы о том, что труп был мертв, он вытер платком лоб, а бумажку протянул Соловцу.
– Вот, бери и помни, Абрам зла не держит, – сказал Совков, поворачиваясь к выходу.
Соловец попыхтел для приличия, но акт взял и буркнул вслед уходящему незваному гостю:
– Ты, это… Иваныч… может, по рюмочке, за дружбу отделов?
– А что, есть?!
