– Кто такой? Без разрешения военного коменданта на пароход входить нельзя.
Ной достал пакет из кармана кителя:
– Этот пакет УЧК я должен передать лично капитану.
– Из УЧК? – спросил один из красногвардейцев и, не посмотрев пакет, повел Ноя на пароход.
Двое матросов драили нижнюю палубу. Один из них споласкивал ее водою из ведра, второй мыл шваброю. Поднялись на среднюю палубу, где размещались господские каюты первого и второго классов. Отыскали каюту с эмалевой пластинкой на двери, привинченную медными винтами:
На стук в дверь раздался голос:
– Входите!
В просторной каюте, за маленьким столом, прямоплечий капитан в белой сорочке с черной бабочкой у воротничка пил чай вприкуску с сахаром.
– У меня к вам письмо из УЧК, – сказал Ной, подавая пакет.
Капитан внимательно прочитал листок, положил себе на стол:
– Хорошо. Дам указание боцману – предоставит каюту. А вот с конем… У меня на буксире нет баржи. И военные власти не предупреждали, что будут еще и кони с красногвардейцами. Много коней?
– Покеда я один с конем, – ответил Ной.
– Поставите его на корму. На сутки возьмите фуража.
– Само собой.
– Вы сотрудник УЧК? – И не дожидаясь ответа, сказал: – Но ведь Селестина Ивановна сейчас в Красноярске? Позавчера встретил ее на «Соколе» у Даурска – плыла в Красноярск.
Ной пояснил:
– Пакет для меня Селестина Ивановна оставила на пасеке, где проживала.
– Угу! – кивнул сахарно-белой головой капитан, приглядываясь к незнакомцу в брезентовом дождевике и казачьем вылинявшем картузе. – Селестина Ивановна могла бы мне написать просто записку, а не столь грозное «распоряжение»! Как-никак – родная племянница! Или у сотрудников ВЧК нет ни дядей, ни отцов?
Ной не знал, что и сказать. Он понятия не имел о том, что у Селестины Ивановны есть дядя – капитан парохода.
– Вы давно с ней работаете?
– Вместе служили в Гатчине, – просто ответил Ной.
– Давайте познакомимся, – сказал капитан, поднимаясь, и первым подал руку: – Тимофей Прохорович Грива.
Слегка пожав тонкую, холеную капитанскую руку, Ной представился:
– Ной Васильевич Лебедь. Служил председателем полкового комитета сводного Сибирского полка.
Капитан взглянул на красногвардейца:
– Вы свободны, товарищ.
Звякнув винтовкою о косяк двери, красногвардеец ушел. Капитан пригласил Ноя:
– Садитесь пить чай. Можете раздеться. Вешалка у двери.
– Благодарствую, – ответил Ной и, стянув хрустящий дождевик, повесил его вместе с картузом на крючок, окинув взглядом шикарную каюту капитана.
Господская музыка чернеет лакированными боками. На верхней крышке – форменная фуражка капитана и бело-мраморная красивая статуэтка голой женщины. Ной видел где-то в Петрограде точно такую мраморную женщину во весь рост и кто-то ему сказал: «Венера». Люба она господам, что ли, нагая Венера? Телом запохаживает на шалопутную Дунюшку.
– Берите сахар и печенье, – угощал капитан. – Прошу прощения: вам не кажется странным, что заместителем председателя УЧК работает Селестина Ивановна? Непостижимо. Или недостаточно мужчин для столь… трудной работы. Вот хотя бы вы!
– Не сподобился, – туго провернул Ной, не уяснив, куда клонит белоголовый капитан.
– Понимаю! – раздумчиво проговорил капитан, отпивая чай из фарфоровой чашки. – Для того, чтобы получить назначение заместителем председателя УЧК, нужны особые заслуги у большевиков? Вы их не имеете?
– Откуда быть «особым заслугам»? И кроме того, не в партии я.
– Не в партии?!
– Оборони бог! Казак я, а по званию – хорунжий. К большевикам сопричастен только по перевороту в октябре.
– «Сопричастен»? – крайне удивился капитан, внимательно разглядывая рыжебородого гостя. – Ка- азачий хо-орунжий?
– Так точно.
– И – слу-ужили у бо-ольшевиков? – пуще того удивился седой капитан, что-то обдумывая.
– Сподобился, как другого поворота не было.
