эскадрона. Свистки. Окрики.
– Раааззойдись!
– Убивство! Убивство!
– Пооомооогитеэээ!
– Рааазззооойдись!
Кого-то потчуют плетями. Гонят, гонят прочь из сада. Город объявлен на военном положении – живо, живо по домам!
Подобрали раненых. Очистили аллеи сада. Наступила та благословенная тишина, как это бывало на позициях после жаркого боя. Дуня вспомнила окопы, сколько она натерпелась страха на войне! И теперь была рада-радехонька, что в живых осталась и встретила свой «последний огарышек судьбы» – Гавриила Иннокентьевича Ухоздвигова.
Железные ворота с калиткою были замкнуты. Ухоздвигов нашел сторожа, и тот выпустил их. Шли через площадь, мимо высокого заплота рынка к собору, а потом на Благовещенскую. Возле гостиницы слышались крики пьяных. Дуня сказала, что лучше пройти по Всесвятской, а там темными оградами пробраться во двор гостиницы. Но поручик не послушался: чего особенного, пойдем через парадный!
В ресторане «Метрополь» гремела музыка – гуляли воители Дальчевского. У подъезда гостиницы пьяные офицеры потряхивали хозяина ресторана и гостиницы тучного Дегтярева.
– Предоставь девиц, рыло! – слышался рычащий голос.
– Господа! Господа!
– Или мы разнесем всю твою богадельню в пух-прах.
– Господа! Господа! Откуда взять девиц?
– Пойдем по номерам!
– Господа! У меня проживают семейные. Эти же гостиница, не заведение!
Дуня потянула поручика обратно, но было уже поздно: пьяная рожа нацелилась на нее.
– Друзья! Там вон офицер с индюшкой, – крикнул он своим товарищам, и те пошли им навстречу.
– Гавря, бежим!
– Тихо! Ничего страшного.
Двое офицеров в расстегнутых кителях, пригнув головы, преградили путь.
– С кем имеем честь?
– Поручик Ухоздвигов. Что угодно, господа офицеры?
– Какой части?
– Что угодно, господа?
– Какой части, спрашиваю! Я штабс-капитан Моралев. Ну-с, а вы кто?
– Да чего с ним разговаривать?! Сразу видно, что тыловая крыса!
– Сволочь! Мы за вас лбы подставляем под пули красных. А вы здесь с бабами прохлаждаетесь!
– Господин капитан, не забывайтесь!
– Што-о?! Ты на меня орать, тыловая крыса! Кто ты такой, чтоб орать на капитана Моралева! Да я таких, как ты, в два счета, три секунды!..
И штабс-капитан сунул Ухоздвигову кулаком в нос и губы. Но поручик устоял и одним ударом сбил с ног пьяного штабс-капитана. И тут на него навалились сразу трое. Били кто куда и по чем попало. Дважды поручик слетал с ног. Но Дуня не терялась, кидаясь то на одного, то на другого. Дралась ловко и настырно, царапалась, как рысь, когти ее впивались в чьи-то щеки, в нос и губы. Один из прапоров взвыл:
– Уйди, тварь! Гадина! Уйди!
Но Дуня разошлась не на шутку. Ухватив прапора за ухо, другой рукой хлестала по губам и носу.
Зафыркали кони: примчались патрульные казаки.
– Раааззойдись!
Свистнули плети. Дуню ожгло с плеча до поясницы. Досталось и поручику Ухоздвигову. Офицеры схватились с казаками. А те полосуют их плетями слева направо, присаливая: «Ззарубим, сволочи! Ззарубим!»
– Беги, Гавря!
Отведав плетей, поручик Ухоздвигов вырвался-таки и чесанул в сторону гостиницы, на коне не догонишь. Дуня замешкалась – потеряла сумочку, шарила по земле, а казак нагнулся, схватил ее за воротник:
– Лезь в седло, шлюха! Ну?! Я т-тебе покажу!
– Да вы што?! С ума сошли!
– Лезь, грю, в седло!
Один из офицеров, кажется, штабс-капитан, подоспел на выручку. Ухватил казака за ногу и сдернул с седла. Что было дальше – Дуня не знает: увидела сумочку у себя под ногами, подобрала и бежать в гостиницу.
