– Наша квартирантка.
– Разве я знаю?
– Ох, хо, хо, хо! Беда, беда.
Старик вздыхает, покачивает головой. Лэя тоже вздыхает.
– Что теперь с нашими, а? Как они там? Их тоже бьют, а? Или там не бьют?
Старуха догадалась: Илия говорит про сынов и племянников в тюрьме. Но разве можно говорить про них?
– Помнишь, Лэя, в писании сказано: «Явится жнец с кровавым серпом, и будете вы сжаты и мертвыми снопами ляжете на мертвую землю»? Жнут нас кровавым серпом. Детей наших, внуков – всех, всех! Подумать только – Машевского тем же кровавым серпом сжали! Какие люди гибнут, а? Еще та стриженая женщина – Грушенька, как ее назвал господин офицер. Кто она такая? Ой, ой! Всех жнут, жнут. А кто же останется?!
Послышались железные шаги по коридору. Старик со старухой теснее прижались друг к другу. К решетчатой двери пододпел охранник, сунул ключ в замок, открыл дверь, но не вошел в клетку. Еще шаги, шаги.
Первый охранник вошел в клетку задом, за ним второй. Кого-то принесли. За плечи и за ноги. Бросили на полку, ну, как мешок. Женщина. Та самая женщина! По пояс голая – белеют высокие груди. Ай-ай!
– Юда! Делай дых, дых! – сказал один из охранников старикам, кивнув на женщину. – Дых! Дых!
– Боже! Боже! – Илия не понимал, что он должен делать с этой женщиной?
Чехи о чем-то поговорили, и один из них побежал по коридору, бухая коваными ботинками. Вскоре он принес цинковое ведро воды и вылил на голову и обнаженное тело женщины.
Женщина не шевелилась. Может, она мертвая? Ай, ай! Ни вздоха, ни движения. Правая рука свисает с полки – кровоточат раздавленные чем-то пальцы. Старуха вскрикнула и повалилась набок; Илия успел поддержать ее. Один из охранников оглянулся, плюнул на старуху:
– Фу! Юда! – И еще что-то на своем языке.
О, Яхве! Яхве! Спаси нас!
Охранник взял с верхней полки солдатский котелок с водой, поднес к губам женщины, и, разжимая зубы, стал лить воду. Илия отвернулся, чтобы не видеть страшной картины, он хотел вспомнить слова молитвы, но никак не мог, мешала старуха – ее бил озноб, словно кто-то ее потряхивал. Холодно. Очень холодно! Которую ночь они, старики, вот так трясутся, не попадая зубом на зуб. Охранники отобрали всю их одежду – это было тоже пыткой, понятно.
Холодно! Холодно!
Не от мороза – от страха холод, тут уж ничем не согреешься.
Ох, ох! Скоро ли конец всему?..
А эти трое в солдатских ботинках все еще возились с Грушенькой. Наконец, послышался стон. Тихо так и глухо, будто кто под вагоном стонал.
– Дых! Дых! Дых! – кричит грубый голос.
– Ты! Юда! – толкнул старика один из стрелков. – Помогайт!
Дюжий чех оттолкнул старуху, подхватил старика под руки и легко перенес к полке, опустив коленями в лужу.
Старик никак не мог понять, какую помощь требуют от него? Рука женщины свисала рядом, но он боялся притронуться к обезображенной руке, словно она могла оторваться.
– Помогайт! Помогайт! – еще раз прикрикнул чех.
Старик слышал, как щелкнул замок. Шаги, шаги, шаги.
Ушли!..
Сегодня их убьют или завтра?
И будут они сжаты кровавым серпом!..
Кто же вложил серп в руки тиранам?
Она еще живая, Грушенька!.. Живая! Груди в чугунных кровоподтеках. Истязали! Ох, ох! Как ей было трудно! Может, ей дать воды? Котелок на полу. Старик заглянул в котелок – наполовину с водой. Что-то надо делать! А что? Разве старик знает, что в таких случаях делают? Он никогда не видел вот таких истерзанных. Или так и должно, когда нет закона? Где же теперь закон? Или закон умер? И потому их могут терзать, кому как вздумается? Ни адвокатов, ни судей, ни прокурора, ни присяжных заседателей!
Закон умер!.. Это уж точно.
«Боже, боже! На кого ты нас покинул? За что же ты нас караешь, боже!»
Может, и сам бог умер, как и закон?
Старику страшно, страшно!
XIII
Теперь их трое в стальной клетке…
А по коридору шаги. Шаги. Железные шаги часового.
