подозрения беспочвенны. Наоборот, сразу поверил, – жена близка к истине. Однако следующей мыслью стало: разве это открытие отразится на завтрашнем визите к Загодеевой или возможности послезавтра пойти к какой-нибудь другой женщине?.. Не отразится... Верочка от него уйдет? Пусть. Давно в глубине души поражается, застав ее очередным поздним вечером в квартире, – ждет, что жена как-нибудь сбежит к матери. Тогда ее не вернут ни его железный
характер, ни штамп в паспорте, ни умение привязывать к себе женщин.
В переживаниях этой ночи не было испуга или отчаяния. Просто взглянул на себя другими глазами. Ведь прежде представлял жизнь так: любимая работа, семья и, – вино, украшающее скучный стол, одна сильная страсть: женщины. Я – раб, гребущий на галере страсти, думал он.
Оказалось, душа раба уже переселилась в галеру. Раздвоилась, и половина, ставшая определяющей, пожирала носом воду, безразличная к мукам прикованного к веслу человека.
Выходя на улицу, Алексей по привычке заглянул в почтовый ящик, – на самом дне одиноко лежал бумажный прямоугольник. Он торопливо вытащил его, поднес ближе к глазам: «Повестка. Явиться в районный военкомат для прохождения медицинского осмотра».
Алексей в недоумении потер подбородок. И только тут обратил внимание на приписку, сделанную от руки в самом низу бланка, под строчками, набранными типографским способом: «Явиться к доктору Смолянскому». Что хочет от него доктор Смолянский? Неужели, ко всем неудачам, придется ехать дождливой осенью на сборы?.. Хотя, кто знает, вынужденная ссылка могла пойти сейчас на пользу, в палаточном городке, разбитом в глуши дремучих лесов, поразмышляет, как жить дальше. Только вот из редакции его ни за что не отпустят. Ведь не сдан материал о чае...
И все же Алексей решил по дороге на работу зайти в военкомат. По опыту он знал: и неблагоприятные обстоятельства способны неожиданно сыграть добрую роль в судьбе. Вдруг именно подобный случай?!
Профессор стоял в очереди за шампанским. В винный магазин заглядывал крайне редко, но сегодня был повод: на днях навестит старинный приятель, ныне – гражданин Соединенных Штатов, преподаватель калифорнийского Университета.
Виктор Выготский, – так звали приятеля, – теперь уже был в возрасте, и профессор гадал: осталось ли в «Витьке», выехавшем на жительство в Штаты еще в семидесятом, что-нибудь от непоседливого, диссидентствующего – интеллектуала в неизменном черном костюме с протертыми до лоска локтями, каким он был до эмиграции. В те годы с его непримиримой по отношению к коммунистам позицией до сфабрикованного уголовного дела или психиатрической лечебницы было недалеко.
Зажатый со всех сторон небритыми, испитыми личностями, профессор подумал, что предложи ему Господь поменяться с кем-либо судьбами, выбрал бы Витьку. Жаль, не начать сначала!.. Профессор обреченно вздохнул, – тихий стон вырвался из груди.
Здоровенный, рябой мужик, стоявший впереди профессора, посмотрел на него тупым, бессмысленным взглядом. Пожилому человеку стало не по себе. И уже не сожаление, – страх заполнил душу: они узнали про расследование, его тетрадь в их руках! А ужас перед вероятным разоблачением может подтолкнуть на любые действия. Вдруг, рябой – агент?.. Как и незнакомка в библиотеке.
Не случись перед прилавком скандала, профессор точно не совладал бы с нервами, – выбежал из винного магазина на воздух. Но очередь зашумела, и это отвлекло пожилого мужчину от панических мыслей.
Минут пять назад в подвальчик винного магазина завалился вдребезги пьяный мужчина лет тридцати.
Впрочем, любой, даже самый проницательный, человек не мог уверенно определить возраст завсегдатая подвальчика. Молодежный стиль в одежде говорил: человеку примерно три десятка лет. Но лицо его изрезано глубокими морщинами, а потухшие глаза художник вполне мог изобразить на портрете древнего старца.
Ввалившись в дверь, пьянчужка, не обращая внимания на очередь, стал потихоньку протискиваться к прилавку, держа в кулаке, словно пропуск, мятый червонец. Однако взять «пузырь» побыстрее не удалось, – грубо оттолкнул верзила, чья законная очередь вот-вот подходила. Тетушки же с хозяйственными сумками в руках, – их немало было в подвальчике, – мгновенно разделились на два лагеря: одни требовали пропустить беднягу к прилавку, другие поддерживали громилу, мол, «неча уперед других...». Поднялся крик, пьянчужка растерянно посматривал то на защитников, то на загородивших ему дорогу людей.
Профессор же упорно вглядывался в измятое лицо, – доходяга кого-то напоминал... Своего отца! Если отбросить черты, прорисованные пьянством, сходство – разительное. Вячеслав Борисович разглядел характерный шрам над правой бровью, – значит, не ошибся: знавал алкоголика ребенком.
Страх уступил место воспоминаниям...
У профессора, в те годы главного редактора столичного издания, была «Волга», – ничего удивительного, когда хороший друг попросил забрать сына из подмосковного пионерлагеря. Мальчик отдыхал уже полмесяца. У друга, театрального критика, давно была собственная машина. Однако ее пришлось поставить в ремонт. Мальчика же понадобилось забрать из лагеря в середине смены из-за неожиданно полученного родителями приглашения на черноморскую дачу известного поэта.
Рано утром друзья выехали из Москвы, – увезти мальчика сразу после завтрака. Семьдесят километров показались небольшим расстоянием, однако встреча не состоялась, – ребенка в лагере не было.
– Понимаете, – стараясь говорить спокойнее, начал директор лагеря. – С вашим сыном несчастный случай. Травма пустяковая. Мы решили вас не беспокоить, – зачем волноваться? Передали его хорошим врачам... Есть неподалеку армейский госпиталь. Одним словом, сейчас там...
Побледневший отец силой втолкнул директора в «Волгу», и они втроем помчались в госпиталь. Но попасть на территорию лечебного учреждения, расположенного в живописном лесу, хотя и за глухим забором, оказалось непросто. После долгого ожидания на проходной, – внутрь пропустили лишь директора, – отец и сынишка встретились.
Главного редактора поразил цвет кожи мальчика – лицо и руки были землисто-коричневыми. Показалось даже, что на щеках и кистях рук ребенка появились старческие пигментные пятна. О полученной травме свидетельствовал и длинный шрам над правой бровью.
Не добившись вразумительных объяснений от директора, убитый несчастьем отец заявил: подаст на администрацию лагеря в суд. С этим уехали в Москву.
Насколько профессор помнил, долгие хождения по поликлиникам и самым престижным докторам ничего нового не дали, – рентген показывал лишь черепно-мозговую травму. В суд подавать было бессмысленно.
Бедный ребенок рос не без способностей, в университетские годы в числе немногих побывал на стажировке в США, вернулся убежденным сторонником западной демократии и вскоре примкнул к диссидентским кругам. Однако через несколько лет начал увлекаться алкоголем, и это стало для всех печальной неожиданностью...
Когда верзила с торчавшим из кармана горлышком коньячной поллитровки отошел от прилавка и стал пробиваться к выходу, пьянчужке, наконец-то, было позволено взять заветную бутылку крепленого вина. Скандал прекратился, в очереди воцарилось спокойствие. Перемена обстановки вывела профессора из оцепенения. Теперь он не сомневался: спившийся молодой мужчина – никто иной, как сын театрального критика. Вот как сложилась судьба бедного мальчика!..
Профессор был потрясен увиденным. От страха, мучившего все дни после похищения в библиотеке тетради, не осталось следа. Но вспыхнувшее с новой силой чувство вины не заставило позабыть об осторожности. Исподтишка взглянув на рябого, подумал: «Возможно, напуган собственной тенью. Однако риск велик. И в интересах дела стоит подстраховаться. Так что приезд Витьки очень кстати...»
Первое, бросившееся в глаза Алексею, перешагнувшему порог военкомата, – коридор этажа безлюден и тих. Ничто не говорило о дополнительном наборе в армию или работе специальной медкомиссии. На вопрос о докторе Смолянском дежурный офицер пожал плечами, – «Что-то такого не знаю», – но,
