прошедшим через огонь и воду, было особенно обидно наблюдать такое отношение к нам: оно как-бы унижало нас. Заносчивое поведение кононовцев вызвало у нас не совсем дружелюбное отношение и к Кононову, которого мы еще не видели, и к его офицерам, которые, как нам казалось, держались тоже надменно.
Через несколько дней исполняющий должность командира нашей сотни — старший вахмистр Пфайль, — (Пфайль сменил отозванного куда-то в штаб ротмистра Шеллера), объявил нам перед строем, что он получил приказ сотню сдать и что завтра к нам прибудут казачьи офицеры.
На следующий день в сотню явился наш новый командир сотни — сотник Шикула и с ним несколько других офицеров-кононовцев. Мы были выстроены и познакомились с ними.
Солидный и интеллигентный Шикула имел внушительный вид к произвел на нас хорошее впечатление. (Шикула — в прошлом капитан и штабной офицер Красной армии).
«Я знаю, — сказал он нам, — что ваша сотня прошла большой боевой путь. Получив вашу сотню под свое командование, мне этим оказана большая честь. Завтра, командир нашего 5-го Донского казачьего полка, наш Батько, войсковой старшина Кононов, будет говорить с вами. Он слышал много хорошего о вас и желает лично познакомиться с вами.»
Польщенные такими словами, мы остались довольны своим новым командиром-кононовцем и загорелись желанием поскорее увидеть самого Батько-Кононова.
На следующий день, после нашего разговора с Шикулой, на лагерном плацу был выстроен 5-й Донской полк. Поблескивая боевыми орденами, чеканя шаг, наша сотня с песнями подошла к месту построения полка.
В центре, перед строем, подавая команды, распоряжался помощник командира полка — майор Пуговичников (о котором мы уже так много успели наслышаться от казаков-кононовцев).
Интересное впечатление произвел он на нас. Стройный, подтянутый, резкий и поворотливый, с моложавым румяным лицом и с длинной пушистой белой, как лунь бородой, Пуговичников производил впечатление красавца-старика, затянутого в мундир. Он был похож на офицеров Павловских времен императорской России, о которых нам, молодым казакам, пришлось только читать в книгах.
«Дедушка-майор» называли его между собой казаки-кононовцы. О нем рассказывали всякие легенды, говорили, что он неимоверно строгий, придирчивый, неугомонный и злой старик. Однако, из рассказов можно было заключить, что казаки все-таки любят своего злого «Дедушку-майора».
Помню, один казак рассказал нам, как однажды, еще когда их полк стоял в г. Могилеве, он со своим приятелем, ночью, украдкой, ушли из казарм погулять к «девочкам», что строго преследовалось. Утром, пробираясь к забору казарм и стараясь проскользнуть незаметно в казарму, они натолкнулись на объезжавшего верхом расположение полка «Дедушку-майора». Увидав проказников, последний, пришпорив коня, помчался к ним.
«Эй, казачки… а ну-ка, стой! Давай-ка сюда!» — закричал он.
Один казак, не долго думая, бросился наутек, перепрыгнул через ограду и был таков. Другой, в испуге, растерявшись, вытянувшись в струнку, стал докладывать, подскочившему к нему Пуговичников:
— Казак Донского Войска, второго дивизиона, — забормотал перепуганный казак…
— Баба ты, баба, а не казак, — закричал на него Пуговичников, — вон казак, убежал, черта с два я его теперь найду, а ты баба, а не казак. Нет у тебя казачьей сноровки. Марш в сотню, трое суток ареста. (Я сильно смягчаю настоящие выражении Пуговичникова).
Подобное о Пуговичникове рассказывали и многие другие казаки. Из всего рассказанного о нем можно было видеть, что хотя «Дедушка-майор» и очень строг и придирчив, но он и явно поощряет ловкость, находчивость, изворотливость, смелость и т. п., т. е, то, что называется казачьей сноровкой. Зная все это о Пуговичникове, мы с большим интересом наблюдали, как он распоряжается.
Подойдя к замершей в положения «смирно» нашей сотне, приняв рапорт сотника Шикуло, прищурившись, кивнув на нас головой, он не громко (однако многие из нас слышали) сказал: «Да, да, знаю… это эти онемеченные» и потом, уже громко, обращаясь к нам, поздоровался — «Здравствуйте, соколы!»
«Здравствуйте… Здравия желаем…» — забормотали мы в разброд.
«Это что такое! Кто-же так здоровается!» — крикнул возмущенно Пуговичников. «Где это так вас учили?! Словно бабы рязанские на базаре загалдели. Вы смотрите, не осрамите меня перед командиром полка. Да я вас…» и «Дедушка-майор» принялся уже было давать нам изгоняй, как в это время кто-то из адъютантов подскочил к нему и доложил, что едет командир полка: «Батько едет, господин майор!» Пуговичников бросился к центру построения и оглядываясь, угрожающе поглядывая на нас, подал команду: «Полк смирно!.. равнение на середину!.. господа офицеры!» Все взгляды впились в подъезжающую медленно легковую машину.
В СССР, нам, молодым казакам, не раз приходилось видеть в кинофильмах легендарных народных вождей революции 1917-20 г. г., таких, например, как Чапаев, Щорс и др. Роли этих вождей исполнялись опытными артистами и их вид производил на зрителей поистине исключительное впечатление. Мы, молодежь, видели на экране смелых и лихих командиров, с заломленной «чертом» папахой, с боевой, твердой осанкой. В нашем воображении представлялся легендарный герой именно только таким, каким мы видели его в кино-фильмах «Чапаев», «Щорс» и др.
Вышедший из машины человек поразил нас свои видом, абсолютно сходным с нашим представлением о легендарном герое.
Кононов, с твердой осанкой, с пышными пшеничными усами, в заломленной «чертом» донской папахе, в бурке, с казачьей шашкой и плетью в руках, приковал к себе наши взоры.
Вслед за Кононовым из машины вышли двое усачей-детин в высоких мохнатых белых папахах, с черными длинными бородами. У одного в правом ухе поблескивала золотая серьга. Это были постоянные телохранители Кононова.
Среди мертвой тишины замершего по команде «смирно» полка, слышался рапорт «Дедушки- майора»:
«Господин подполковник, вверенный вам 5-й Донской казачий полк по вашему приказанию выстроен».
«Здравствуйте, мои сыны!» — отрывисто и громко поздоровался Кононов.
«3дравия желаем, господин подполковник» — дружно грянул полк.
Наша сотня ответила гробовым молчанием. Перепуганные, накричавшим на нас Пуговичниковым, за то, что мы не умеем здороваться, мы просто не решились ответить на приветствие Кононова. Дело в том, что приученные здороваться по-немецки, большинство из нас действительно не знало, как полагается с начальством здороваться по-русски. Те-же, которые знали, умышленно промолчали, дабы опять не произвести «галдеж», как назвал «Дедушка-майор» наш ответ на его приветствие.
Окинув орлиным взором полк, приложив к папахе руку, Кононов, под полковой оркестр стал обходить строй полка. Вслед за ним двинулся «Дедушка-майор» и другие старшие офицеры.
Подойдя к нашей сотне Кононов замедлил шаг, с бронзового, загорелого лица, на нас в упор, пронизывающе насквозь, смотрели яркие зеленые глаза. Перед нами было необычное, лицо, каким обладают в большинстве люди, — перед нами было лицо тонкое, с прямым носом и с орлиным твердым взглядом. Что-то специфически-казачье было в его облике и манерах. Из подлобья смотрели мы, молодые казаки, на Кононова, в первый раз увидевшие перед собой казачьего вождя — «Батько».
Обойдя строй Кононов обратился к полку с речью: «Мои славные сыны! Вот уже третий год как мы, в ужасно трудных условиях, ведем жестокую борьбу против поработителей нашей Родины. Все вы свидетели тому, с какими трудностями пришлось нам добиться разрешения для организации борьбы против Сталина. Несмотря на это, мои родные, я с совершенной уверенностью могу заявить, что вы не падали духом даже в такие мрачные для нас дни, когда все наши шансы на организацию освободительной борьбы против Сталина были у нас отобраны. Когда наши союзники-немцы не хотели и слышать о создании крупных казачьих вооруженных единиц и вообще о какой-либо другой реальной силе из народов России. В эти трагические дни на протяжении более двух лет вы, мои славные воины — сыны вольнолюбивого казачьего народа, с не угасающей энергией и неограниченной жертвенностью, с верой в Бога и великой надеждой и верой в победу правды над неправдой, вели неустанную богатырскую борьбу. Вашим боевым подвигам нет равных в мире! Желательно или не желательно нашим врагам, но будущие беспристрастные и честные
