министра Гришин-Алмазов уехал на юг России к Деникину. А потом себе на погибель попытался вернуться к Колчаку. Скорее всего, именно такой человек был нужен Верховному правителю на посту военного министра. Но - не судьба…
Полковнику Хвощинскому Колчак поручил формировать первую гвардейскую часть - на первых порах батальон будущего Преображенского полка. Хвощинский и прибывшие с ним офицеры составили командный костяк Егерского батальона, они получили все необходимое: деньги, шинели и сапоги русского образца, русские винтовки-трехлинейки, а главное - право выбора новобранцев из числа призванных сибирских парней. Однако особого выбора не было. Генерал Кутепов пришел бы в ужас от такого набора: в одном строю стояли и бывшие каторжане, и старообрядцы-кержаки, и ссыльные поляки, и оренбургские казаки, и люди совершенно непонятного свойства - то ли большевики, то ли анархисты… Оставалось утешаться крылатой фразой Екатерины Великой - «Другого народа у меня нет»…
И все же от судьбы не уйдешь, даже если ты переиграешь ее в гонках на рыбачьих лодках, конях, верблюдах и поездах…
Настало время, и Егерский батальон под командованием полковника Хвощинского двинулся в путь. На постое в глухом селе в нестроевой роте возник предательский сговор. Заговорщики подкрались к избе, где располагались на ночлег командир батальона и офицеры. Вот что рассказал потом командир 1-й роты капитан Александр Стахевич:
Рукою очевидца. «Самовар подали около полуночи. Многие дремали, но все-таки поднялись, смеялись, пили чай и свет потушили - я посмотрел на часы - в 1 час 05 мин. Разделись совершенно, хотя походных кроватей не ставили. На мою уральскую - из верблюжьей шерсти - кошму лег рядом со мной прикомандированный к батальону штабс-ротмистр Иванов. Мы с ним легли сбоку, влево от входа, у самого стола, поставленнаго против двери в боковую комнату писарей. У самаго входа, на сундуке, лег огромного роста штабс-капитан Голиков, под столом Домбровский, а все остальные подряд, головами к окнам, ногами к входной двери, слева направо: Хвощинский, Грюнман, Эльснер, Юрий и Дмитрий Литовченко.
Кухня была набита выше всякой меры вестовыми и «связью». Спали на печи, на столах, повсюду. После тяжелого дня заснули как убитые…
В третьем часу ночи я проснулся от страшного шума и криков. Просыпался от крепкого сна с трудом, сел, протирая глаза и ничего почти не видя и не понимая. Ворвавшиеся стали кричать: «Здесь командир батальона»?, «Вставайте!» и вслед затем: «Руки вверх!»
Комната была наполовину наполнена вооруженными людьми, державшими ружья наизготовку. Передние из них уже миновали меня и стояли почти у ног спавших под окнами. Комната тускло освещалась лишь одним-единственным фонарем, который держал один из вошедших. Довольно хорошо были видны ноги, но совершенно в темноте оставались лица и верх комнаты. Как я ни всматривался, узнать ни одного человека не мог. У меня даже мелькнула мысль: уж не в масках ли они. Кто они? Большевики? - была первая мысль - прорвавшиеся или обошедшие нас; затем пришла мысль: нет, просто грабители и, наконец, последняя, самое ужасное и впоследствии оказавшееся правильным предположение - уж не наши ли солдаты?
Когда я сел, почти все мои товарищи, очнувшиеся, по-видимому, несколько раньше меня, стояли уже на ногах.
«Я - здесь! - раздался из темноты твердый голос Хвощинскаго. - Но кто вы такие и зачем пришли сюда»?
Мы все почти одновременно спрашивали: «Кто вы такие»? «Что вам нужно»?, «Какой роты»? Но тут раздался грозный окрик: «Молчать! Руки вверх!»
Все подняли руки. Помню, что у меня мелькнуло в мыслях чувство гадливой досады перед необходимостью подчиниться приказанию этих мерзавцев, и я несколько задержался исполнением приказа. Во всяком случае, руки я поднял, но именно в ту секунду, когда раздался первый выстрел. Один из ворвавшихся к нам, дуло винтовки которого находилось от меня в двух аршинах, выстрелил в меня, но попал лишь в ладонь уже поднятой почти на высоту головы левой руки.
«Падать или не падать, что выгоднее?» - мелькнуло у меня в голове. «Выгоднее упасть» - и я поддался силе выстрела и упал…
Комната по- прежнему освещалась лишь одним фонарем. Все же глаза стали понемногу привыкать и разбираться в полумраке. Начался обыск. Отобрали револьверы, лучшее из платья. Сволокли все в кучу, которую тут же в комнате оставили. Вообще в этом обыске более, чем в чем-нибудь другом, проявилась спешность и незаконченность организации. Искали оружие и оставили два револьвера, лежавшие на столе, чем-то прикрытые. Брали деньги и не сняли денег ни с убитого Тараканова, ни с меня; не взяли такие ценности, как часы, которые все потом нашлись. Когда стали обыскивать, у меня мелькнула мысль - да это просто грабители, едва ли большевики, но почти одновременно я увидел несколько кокард национальных цветов, введенных после февральской революции в 1917 году, какие были на солдатах 1-й и 3-й роты и услышал чей-то голос: «Надо арестовать капитана Вуича», - и мне все стало ясно. Ужас, смертельный ужас - неужели я увижу своих из 1-й роты?! Но сколько я ни силился, за все долгие 4 часа - ни одного знакомого лица, ни одной кокарды 1-й роты я не увидел. С большим трудом мне единственному удалось достать в Омске для всей своей роты кокарды старого императорского образца. И в моем горестном положении это было единственным мне утешением: моя 1-я рота не была замешана в этом ужасе ни одним человеком.
Самое старое и плохое из одежды они нам оставляли. Мелькнула мысль: раз оставляют часть одежды, значить, не собираются всех расстреливать. Но, увы, тут же раздалось с грубым хохотом: «И это отбирай, все равно им теперь ни к чему будет»! Очередь обыска доходила до меня. «Коли! Ведь видишь, что он жив». Кто-то, видимо, исполняя приказание, довольно милостиво поддел мою ногу штыком, приглашая, должно быть, встать. Я вскочил и поднял, как и все остальные, вновь руки вверх. Кровь из простреленной кисти стекала, заливая всего меня и кошму. Вдруг, совершенно неожиданно, вновь раздался выстрел и застонал полковник Хвощинский. Мне показалось, что стрелял тот же, что и в меня, нацелив следующего по порядку. «Так значить вот что: не позже, а сейчас же», - подумал я и ждал следующих выстрлов, ожидая, что будут расстреливать всех подряд, слева направо. Но больше выстрелов не было. Хвощинский быль смертельно ранен в гортань и хрипел. По-видимому, убедившись, что командир батальона окончательно обезврежен, убийцы посчитали первую половину своей задачи законченной…»
Далее события развивались, как в хорошем боевике: один из офицеров схватил со стола прикрытый фуражкой наган и выстрелил в фонарь. Налетчики от неожиданности бросились к двери, завязалась перестрелка. Преображенцы сумели освободиться и схватить бандитов. Но полковник Хвощинский, прошедший войну и труднейший путь через горы, море, степи и тайгу в Омск, скончался от полученной раны.
Об этом трагическом происшествии доложили адмиралу. Колчак снял фуражку и перекрестился на образ Николы Расстрелянного.
Полки и бригады его армии были столь же зыбки и ненадежны, как льдины под ногами. Так было на пути к острову Бенетта через пролив - того и гляди, вздыбится льдина, открыв дымящуюся бездну черной океанской воды…
И все же к Колчаку шли…
В 1918 году имя адмирала Колчака, как и имя погибшего к тому времени генерала Корнилова, стало стягом для тысяч людей, не принявших самозванную, самозахватную власть политических пришельцев.
К Колчаку шли отовсюду, шли в первую очередь морские офицеры, офицеры гвардейских и армейских полков.
Верили в его звезду, в его удачу, в его правоту, в его силу.
Шли порой невероятными путями. Так, капитан 1-го ранга Илья Лодыженский, бывший командир линкора «Андрей Первозванный», привел к Колчаку группу морских офицеров из Финляндии через Стокгольм, далее морским путем - через Канаду, Японию, через всю Сибирь1. Шли через горы и степи, как группа преображенцев полковника Хвощинского.
На судах Карской экспедиции сумела пробраться в Омск и вовсе легендарная фигура - Мария Бочкарева, создательница и командир ударного женского батальона смерти. Она успела оставить для истории свое свидетельство:
Рукою очевидца. «В июле месяце я из газет узнала, что экспедиция собирается отправиться в Сибирь. Экспедиция военная, которая должна доставить для армии Колчака пулеметы, снаряды, обмундирование. Капитан этой экспедиции был морской офицер Савицкий. Я пошла к генерал-губернатору Миллеру и стала просить у него разрешения поехать с этой экспедицией в Сибирь на родину…
10 августа 1919 года я с экспедицией капитана Савицкого покинула Архангельск. Плыла на пароходе «Колгуев», помимо этого парохода было еще 7 пароходов. На пароходе я прибыла в устье реки Оби, до устья Оби от Архангельска я в дороге пробыла месяц с тремя днями. На устье Оби была выгрузка из пароходов экспедиции Савицкого на баржи полковника Котельникова оружия, и обмундирования, и снарядов. Здесь я пробыла две недели, и мы потом отправились с экспедицией Котельникова на Тобольск. Но когда экспедиция прибыла в город Березов, то Котельников получил телеграмму, что Тобольск взят советскими войсками. Тогда Котельникову
