действующую армию, и тот отозвал молодого офицера в десантную дивизию своего флота, которая готовилась к штурму Константинополя в летнюю кампанию семнадцатого года. Колчак протекционировал своих родственников только в одном направлении - туда, где свистят пули. Февральская революция спутала все оперативно-стратегические планы, и прапорщик Ткаченко оказался на Румынском фронте, где получил и первые свои ордена, и первые ранения. Любящая тетушка, влиятельная адмиральша, при всем желании уже не могла оградить племянника от тех испытаний, навстречу которым тот шел с безоглядностью своих двадцати лет.
После октябрьского переворота и окончательного развала армии молодой офицер уехал к матери в Рыбинск. Там его застал антибольшевистский ярославский мятеж. И понеслось… Мобилизация в Красную Армию. Отправка взводным на Северный фронт. Переход к белым. Тюрьма у белых за красное командирство. Вызволила из камеры родственная связь с Колчаком. Снова фронт среди болот и озер. Плен. Тюрьма у красных. Расстрельный приговор за переход к белым. 70 суток в ожидании расстрела. Мать хлопотала за сына в Москве. Дошла до Калинина. «Таких и надо расстреливать!» - молвил всесоюзный староста. Материнские молитвы донеслись до Бога. Наверное, только они и спасли Шурку, как звали его домашние, и после двухлетней отсидки в вологодском лагере он вышел на волю. Устроился дорожным техником. Женился на дочери морского офицера Мигаловского. Вскоре он перебрался в Архангельск, где никто ничего не знал о его крутом прошлом. Там бывший студент петербургской техноложки проявил себя незаурядным инженером, отличился на грунтоосушительных работах и стал в городе весьма заметной личностью. И хотя он состоял на учете бывших белых офицеров, его ни разу не тронули и позволили умереть своей смертью в возрасте 56 лет от туберкулеза.
…В детстве Шурка собирал марки. Его коллекцию весьма пополнял дядя Саша - Колчак - который на своем недолгом веку объездил, обплавал, обходил едва ли не полмира.
Сын архангелогородского инженера - Андрей - унаследовал отцовскую страсть к филателии. В конце тридцатых годов в его коллекции появилось пять алжирских марок…
…Как ни отрезана была Софья Федоровна от сродственников, а все же знала в своем далеком Париже об увлечении внука старшей сестры. Она и попросила сына, служившего в Алжире, прислать несколько экзотических марок. Так небольшая архитектурная серия попала сначала в Каменец- Подольск, а затем была переправлена в Архангельск. Эти марки, купленные сыном Колчака в Северной Африке, и поныне хранятся в альбоме кандидата технических наук Андрея Александровича Ткаченко, живущего ныне в Твери. Благодаря ему и свершилось это маленькое чудо. Какое? Да вот какое.
Если тебе позарез необходимо взглянуть в лицо человека, которого уже полвека как нет на белом свете и ты, как заклинание, повторяешь есенинские строчки «Я хочу видеть этого человека!», то рано или поздно ты его увидишь. И не в спиритическом сеансе, а хотя бы на фотографии.
- В июне 1941 года, - вспоминает Андрей Александрович, - бабушка приехала в Архангельск погостить у сына, то есть у моего отца. И как будто почувствовала, что в Каменец ей уже не вернуться, захватила с собой самое дорогое - семейные фото. Она умерла в жестокую пору. Сорок второй год в Архангельске по лютости голода был сравним разве что с ленинградской блокадой. Дом Омировых в Каменец-Подольске война не пощадила… Сохранились только эти снимки… Так что не надо вам больше ездить в Париж и уговаривать моего троюродного братца показать портреты Софьи Федоровны. Вот они…
И Ткаченко разложил пасьянс из фотографий на тисненых старинных паспарту. Вот она - девчонка, гимназистка, смолянка, невеста, жена, беженка-эмигрантка…
В 1956 году в Архангельск пришло из Парижа письмо с траурной каймой. Ростислав Колчак сообщал о смерти матери:
«Дорогой Шура. С глубокой грустью извещаю тебя о кончине моей матушки, твоей тети Сони 4 марта около Парижа. Матушке шел 80-й год. Она была перевезена в госпиталь за 10 дней - думали, что у нее плеврит. Его не оказалось, и она поправлялась. Когда я должен был взять ее из госпиталя, она была без сознания и скончалась, не приходя в себя, в воскресенье 4-го, в 11.30 утра, по-видимому, от удара.
Уже многие годы матушка была инвалидом - маленькой сгорбленной старушкой, но до последнего дня сохраняла свой замечательный ум и редкую память. Она жила у нас периодами и много рассказывала о своей семье. Я ее очень любил и вижу теперь, насколько мне ее не хватает.
Моему сыну Александру теперь 23 года - он оканчивает свою военную повинность. Сейчас он в Северной Африке (в Алжире. -
Поцелуй от меня всю твою семью. Сердечно любящий тебя Слава».
Словно в подтверждение этих слов, насчет сына, - фраза из дневника Ивана Бунина: «4/17 авг. 24 г.
У Пилкиных. Вдова Колчака, его сын. Большое впечатление - какие у него темные, грозные глаза».
Гость из Твери открыл мне и то, что неведомо нашим историкам. Принято было считать, что род адмирала пресекается на престарелом его внуке - Александре Ростиславовиче. Ан нет!
- В Америке живет Александр Колчак и две его сестры. Это правнуки Верховного правителя России. Они наполовину французы. Когда-то Александр Ростиславович переехал в Штаты со своей женой Франсуазой. Но после развода он вернулся в Париж. Так что род Александра Васильевича продолжился на другом континенте - в Новом Свете.
В семнадцатом году главнокомандующий флотом США предложил известному русскому адмиралу перейти на службу Америке. Колчак отказался. Волею судеб его правнуки стали гражданами этой страны. Войдут ли они в ее историю так, как вошел их прадед в историю России?
Софья Федоровна оставила свой след на карте России. В далеком Восточно-Сибирском море вмерзает в льды остров Беннета. Юго-Восточный мыс его носит имя Софьи - невесты отчаянного лейтенанта. Есть в том же нелюдимом море и остров Софьи, на который не ступала ни одна женская нога.
Мемуары Софьи Андреевны хранятся у внука в Париже. Прочтем ли мы их когда-нибудь? Александр Ростиславович человек своенравный и для россиян почти недоступный. Сколько ни звонил ему в Париже, сколько ни посылал ему писем - ни разу не откликнулся. Не многим повезло и другим моим соочественникам, пытавшимся достучаться до сердца этого человека. На все попытки встретиться с ним Александр Ростиславович отвечает категорическим отказом. То ли и в самом деле был с детства запуган агентами НКВД (особенно после похищения в Париже генералов Кутепова и Миллера), то ли, как объяснили его представители, Александр Ростиславович не верит ни в какую российскую перестройку («все вы были большевиками, ими же и остались»), считает себя стопроцентным французом, и о стране, где убили его деда, знать ничего не желает. Еще ему очень обидно, что все российские литераторы и историки воспевают разрушительницу их семьи - Анну Тимиреву, а о Софье Федоровне, законной жене адмирала Колчака, не сказали ни единого доброго слова. Тут он совершенно прав, и автор этих строк в какой-то мере исправил эту досадную несуразность. Однако и это не меняет отношения внука Колчака к своей исторической родине. Тем не менее кое-какие сведения о его жизни к нам приходят. Известно, что он прекрасный художник- карикатурист, работал в одной из парижских газет, активно участвовал в работе парижской кают-компании офицеров российского императорского флота. Внучка адмирала Старка - Вера, учившаяся с Сашей Колчаком в одном классе, поведала об одном замечательном факте из его детства.
…Внуку двух русских адмиралов (Колчака и Развозова) было семь лет, когда в Париж вошли немцы. Отец попал в плен. Мама и бабушка жили в постоянном страхе за неугомонного мальца-пострела. А он вместе с другими парижскими гаврошами по своему боролся с оккупантами. В Париже было немало людей, которых надо было вывести из города, минуя гестаповские облавы и жандармские посты: сбитые английские летчики, партизанские боевики и связные, потерявшие «крышу» подпольщики. В этом опасном деле маленький Колчак, превосходно владея тремя языками - французским, немецким и русским, - был бесценным помощником. Под видом сына глухонемого «отца» он сопровождал английского пилота или беглого русского пленного на окраину Парижа.
ОТЦЫ И ДЕТИ «РУССКОЙ ВАНДЕИ»
Эти два письма сошлись на моем рабочем столе случайно. Первое передал мне питерский историк Александр Смирнов. Второе - сотрудница Центрального государственного архива ВМФ Людмила Ивановна Спиридонова. Написали их отцы своим сыновьям - как своего рода завещания. Адмирал Макаров и адмирал Колчак.
Степан Осипович писал свое первое и последнее письмо Вадиму в Порт-Артуре - на борту эскадренного броненосца «Петропавловск», писал, словно предчувствуя свою скорую гибель. Колчак писал Ростиславу из Иркутской тюрьмы, зная почти наверняка, что скоро погибнет. Нет нужды комментировать эти письма, достаточно внимательно их прочитать…
Степан Макаров - Вадиму Макарову, из Порт-Артура в Санкт-Петербург:
«Порт-Артур. 31 марта 1904 года
Дорогой мой сыночек!
Это мое первое письмо, посланное именно тебе, а не в отрывках в письмах к маме, как бывало ранее. Ты уже подросток, почти юноша, но я обращаюсь к тебе с другого конца России уже как к взрослому мужчине.
Вадим, тут идет жестокая война, очень опасная для Родины, хоть и за пределами ее границ. Нет, не временный перевес неприятеля в силах тревожит меня. Русский
