Знаю, что после 200 метров продувание цистерн главного балласта малоэффективно. Всплывать с такой глубины можно только за счет хода, когда под корпусом и рулями возникает подъемная гидродинамическая сила. Но хода нет, как не было, несмотря на все заклинания механика. И мы уже за 200 -метровой отметкой. Но лодка встала… Надолго ли? Куда она пойдет — вниз или вверх? От нас уже ничего не зависело. Судьба наша решалась на точнейших аптечных весах. На одной чаше весов — законы физики, на другой — наши молитвы. Томительнейшие секунды.
Но Бог-то все-таки есть! Лодка постояла, подумала и стала всплывать.
Голос боцмана, как глас Божий: «Глубина 206 метров, лодка медленно всплывает!»
Пошла, пошла, пошла… Быстрей… Быстрей. На глубине 100 метров открыл клапана вентиляции. Додули остатки балласта остатками ВВД, воздуха высокого давления. Закачало на крутой волне. Надо подниматься, отдраивать верхний рубочный люк. Но шевельнуться не могу. Голова ясная, все остальное — каменное… От стресса.
Потом выяснилось, что авария произошла по вине завода. Одна из шестерен турбозубчатого механизма треснула из-за литейного брака, в ней оказалась каверна. И произошло рассоединение муфты ТЗМ с линией вала. Подобная неисправность обнаружилась потом на еще одной «щуке». Но нам-то от этого было не легче.
Евгений Симонов:
— Всплыли и тут же попали в жесточайший шторм А хода нет. И несет нас на камни бухты Саранной. Качка убийственная. Все влежку лежали. У нас акустик был, так только он на рулях стоял. Да толку-то, без хода корабля рули бесполезны.
Контр-адмирал Григорий Бутаков:
— Потом говорили, что такого шторма более 100 лет не было! Волны выбросили бы меня на камни и расхлестали вдрызг. Надо подальше отходить от берега. И тут я получаю приказание немедленно заходить в бухту. Но я же могу только на электромоторах двигаться. Под ними в такой шторм в узкость не войдешь. Безопаснее было бы в океане штормовать. Однако командующий флотилией, вице-адмирал Павлов принял решение заводить нашу лодку в бухту двумя буксирами. Я в перископ смотрю, а буксир где-то в небе, волна его поднимает. Связываюсь с базой.
— Товарищ командующий, мне нельзя подходить. Уберите от меня эти буксиры! Я же людей на палубу вывести не могу! Смоет всех!
А буксиры идут у меня вдоль бортов и стреляют из линеметов.
Я им кричу в мегафон:
— Тащите меня в океан, закончится шторм, тогда в базу пойдем!
Но они все равно завести ничего не смогли.
Мы же пытались исправить злополучную муфту. Пробовали с обеих сторон железяки приварить. Не сработало. Пытались ломом заклинить. Все ломало, как спички.
Евгений Симонов:
— Полтора суток буксиры пытались заарканить нас на волне. Тросы лопались один за другим. Чудом никого не убило. При запредельных кренах и дифферентах сработала аварийная защита реактора… В общем, из огня да в полымя!
Григорий Бутаков:
Спасло нас от навала на камни то, что ветер изменил направление и пошел от берега… А ход смогли дать только через четверо суток.
Нет худа без добра. И та передряга испытала экипаж на прочность лучше любой тренировки по борьбе за живучесть. Здесь, у берегов Америки, на «горячей сковородке» и командир К-360, капитан 2-го ранга Григорий Бутаков, и его старпом, капитан 3-го ранга Андрей Аполлонов, и механик, командир БЧ-5, капитан 3-го ранга-инженер Илья Железное были уверены в своем экипаже. Если что, не подведут, сработают так же, как в тот камчатский шторм…
Командир БЧ-1 (старший штурман), капитан-лейтенант Юрий Прокопьевич Еремин:
— Однажды какая-то наша подлодка нарушила границу иностранных территориальных вод. Вышел международный скандал, и главком запретил нашим кораблям подходить к кромке террвод ближе чем на пять миль. Но здесь мы оказались перед выбором: или мы нарушаем главкомовскую поправку, и тогда не выполняем поставленной задачи, или… Мы выбрали последний вариант. Пришлось подойти так близко, что командир предложил мне посмотреть на вероятного противника в упор. В линзах перископа были очень хорошо видны береговые хребты и самая высокая вершина — гора Олимпес, автотрасса, по которой двигались разноцветные машинки… Дух захватывало при мысли, что вижу Америку своими глазами. Думаю, что подобные чувства испытывали и американские подводники, разглядывая в перископ наши камчатские вулканы…
Григорий Бутаков:
— Теперь наша задача сводилась к одному — затаиться и ждать, когда «Мичиган» выйдет из своей базы в океан. Перед каждым выходом стратегического ракетоносца американцы проводили полномасштабную противолодочную операцию с боевым тралением, с полетами патрульных самолетов и вертолетов ПЛО типа «Си Кинг». И мы терпеливо ждали, когда начнется эта охота по наши души.
Ко всему прочему еще одно обстоятельство сильно осложняло нашу жизнь: стометровая глубина и ровное, как столешница, каменистое дно. Абсолютно плоский шельф. Чем это плохо? Во-первых, шла реверберация шумов, они отражались от грунта, накладывались, сбивали акустиков. Но она же, донная реверберация, помогала нам и укрываться от чужого наблюдения, ведь посылки американских гидролокаторов разбрасывались точно так же. Во-вторых, океанская зыбь на такой незначительной, в общем-то, глубине давала себя знать. Трудно было удерживать подводную лодку на перископной глубине. Она у нас вообще капризная, это же не «стратег» со своей массой и своим водоизмещением. Очень сложно было сохранять скрытность.
Но то, что нам угрожало, нас и спасало: интенсивное судоходство. У меня был немалый опыт плавания под днищами судов. И экипаж в этом плане был нормально отработан. Такая вот диалектика.
И вот настал тот день, ради которого мы пересекли под водой Тихий океан. Американцы начали расчищать путь своему «Мичигану».
Три канадских фрегата типа «Рестигуш» и один американский эсминец врубили гидролокаторы и пошли плотным строем прочесывать глубины. А мы были от них в 60–70 кабельтовых. Очень близко, учитывая возможности их поисковой аппаратуры. Что делать?
Я развернулся и стал уходить в сторону океана Но далеко особо не уйдешь. Дошел до кромки своего района, и все. Дальше боевое распоряжение не велит покидать пределы назначенной позиции.
И я принимаю решение — нырять под средний в ордере корабль. Разворачиваюсь, увеличиваю ход и прямо под средний корабль.
А народ-то мой волнуется, шумы винтов в отсеках слышно. Вся надежда, что командир все знает. Ведь мы вдалеке от Родины. А ведь мне всего было 32 года.
Евгений Симонов:
— Мы слышали шумы гребных винтов прямо над головой. Но это полбеды. Хуже всего, что американцы бросали сигнальные бомбочки. А они по 3–4 килограмма. И не поймешь, то ли это профилактическое бомбометание, то ли это сигналы по международному коду…
Григорий Бутаков:
— И вот иду я под этим «Рестигушем». Они меня не обнаружили. Может быть, раньше что-то почуяли. Пошли искать… Поисковый ордер дошел до внешней кромки моего района, и дальше они пошли. А мне-то дальше нельзя. Они пошли в открытый океан, молотят своими гидролокаторами. Самолеты туда полетели. А я поотстал да и обратно вернулся.
И тут «Мичиган» стал выходить. Я его обнаруживаю, слежу за ним с дистанции примерно 40–60 кабельтовых. Контакт классифицировали. Записали.
Но часа через полтора и они нас обнаружили. Шумность-то у нас была приличная. Они всплыли в
