вывел ее из дока и дал ход под электромоторами. На Беломорском рейде был осуществлен подъем мощности и затем был дан ход под турбиной. Осенью 1970 года лодка самостоятельно пришла в Северодвинск Однако начать испытания в том году не удалось из-за неполадок в паропроизводительной установке.
Зато на следующий год все было готово к испытаниям. К выполнению задач были приобщены все научные руководители проекта во главе с академиком А.П. Александровым. Всю группу академиков и ученых разместили на плавбазе «Аксай». Из конструкторов была создана группа наблюдения за строительством корабля. Это давало возможность своевременно реагировать на замечания строителей и вносить конструкторские поправки.
Члены сдаточной команды, которая формируется из экипажа корабля и представителей завода, всегда становятся испытателями, и как всяким испытателям им, конечно же, приходится рисковать. Ведь порой возникают весьма сложные, непредвиденные ситуации, требующие не только тактической и технической эрудиции, но и смелости, мгновенной реакции, умения в считаные секунды принимать правильные решения.
Испытания лодки проводились на Белом море ненастной осенью. Перед моими глазами карточка, составленная штурманом Климовским: “Ходовых дней — 29, миль всего — 3481,9, в надводном положении — 1968,2, в подводном — 1513,7. Часы — надводные 349,3, подводные — 208,3. Число погружений — 21”.
Сложность испытаний заключалась и в том, что сдаточная команда была определена директором завода в 900 человек, а на К-64 с учетом коридоров 2-го этажа центрального поста (единственного обитаемого отсека) можно было вместить только 60. Приходилось постоянно пользоваться буксиром, который забирал с плавбазы одних и отправлял с ПЛ других. Причем для высадки и посадки команд приходилось заходить в бухты, так как осеннее море было очень неспокойным.
На первое пробное погружение прибыл главный конструктор Михаил Георгиевич Русанов. В этот период его почему-то заменили Роминым. Так было выгоднее начальникам- Русанов старался быть на корабле незаметным, хотя от его внимательного взгляда ничто не ускользало.
Первое впечатление, которое я получил при даче хода, незабываемо. Лодка вздрогнула, двинулась и…тишина Тишина эта после обычного предотходного гвалта, шума, команд поражала своей внезапностью и торжественностью!
Длинным северодвинским фарватером лодка прошла под турбиной. Без замечаний! С выходом на чистую воду мы сделали несколько циркуляций, замерив их радиус, и подошли к району, где лодка должна была пройти вывеску. И наконец после всех приготовлений я впервые даю команду:
— По местам стоять к погружению!
Это погружение должно осуществляться без хода После приема балласта в носовые и кормовые цистерны наконец даю команду:
— Открыть клапана вентиляции средней!
Со свистом вырывается воздух из цистерн, уступая место воде. Лодка погружается, но верх рубки остается торчать на поверхности. Начинаем принимать воду порциями в уравнительную цистерну, затем во все дифферентовочные, но строптивую лодку даже на ходу загнать под воду не удается. Пришлось возвратиться в базу и принять твердый балласт из чугунных чушек, разместив их в местах, указанных конструкторами.
Зато во время следующего выхода в море мы без труда ушли под воду, осуществили вывеску, впервые дали ход и проверили управляемость лодки на ходу под электромоторами и под турбиной.
Лодка вела себя очень послушно, маневренность, что было сразу замечено всеми, — потрясающая! Затем, всплыв и идя вдоль низких берегов северодвинского побережья, мы начали определять свои маневренные элементы на мерной миле.
Из одного полигона мы переходили в другой, выполняя отдельные пункты программы и периодически заменяя часть людей, которые приходили к нам на испытания новой техники. Экипаж выполнял пункты программы, в основном, по боевой тревоге. На борту постоянно находился председатель комиссии, адмирал Г.М. Егоров. Вел он себя деликатно, в управление кораблем не вмешивался. Это давало возможность даже при нахождении большого начальника на борту чувствовать себя полноценным командиром. Мне только приходилось с ним согласовывать пункты программы испытаний. Экипаж с каждым днем становился все более сплоченным, отработанным. Жизнь входила в привычный ритм.
Все управление лодкой 705-го проекта сосредоточено в центральном посту, что было удобно. Весь экипаж был перед глазами, и я всегда мог уловить даже тень растерянности у кого-либо из специалистов. Офицеру, обслуживающему новое оружие и технику, мало знать, где что находится на пульте и как делать различные переключения. Ему необходимо совершенно четко и ясно представлять, каким и механизмами он управляет. Но и этого мало. Хороший специалист должен знать основы высшей математики и физики, понимать процессы, протекающие в электронных приборах и ядерном реакторе, уметь предугадывать капризы техники.
Белое море в это время года ничем не радовало. От близости Ледовитою океана лицо сводило режущим холодом. Дни становились все короче. Море все чаще становилось морем грохочущей тьмы. Но испытания продолжались. Подводная лодка носилась из одного полигона в другой, один вид испытания сменялся другим.
На одном из этапов проверки лодки на ходу в подводном положении прибыл на борт академик Вадим Александрович Трапезников. Он был радушно встречен. Наш кок, мичман Миронов, которому по штату нужно было кормить 23 человека, готовил ежедневно на 45–50 человек. Он не отходил от плиты, поскольку питание было организовано в 2–3 смены. И все-таки он умудрился испечь ради такого случая торт.
Вадим Александрович по достоинству оценил прием, а главное — новизну подводного корабля, его глаза с восхищением скользили по мнемосхемам пультов, где фиксировалась работа систем и механизмов ПЛ. Не скрою, мне было приятно услышать от академика лестные отзывы о высоком профессионализме моего экипажа. Ведь мы были первыми.
Перед всплытием я приказал собраться всей команде в кают-компании. Здесь мы вручили Вадиму Александровичу скромный подарок — «разовую», репсовую синюю униформу подводника, пилотку и тельняшку. Трапезников был растроган и в память о пребывании на лодке сделал запись в книге почетных гостей. Дважды выходил с нами в море заместитель министра судостроительной промышленности СССР И.С. Белоусов.
Освоение новой подводной лодки, разумеется, не было парадом побед. Еще в ночь до первого выхода в море поршень устройства ДУК (система удаления мусора под водой) из-за неисправности в системе стопоров вылез в отсек, что грозило затоплением лодки. Пришлось по аварийной тревоге ставить отсек под давление и возвращать поршень на свое место.
При первом погружении на глубину 40 метров в резиновый кабель радиопеленгатора просочилась вода и по мере нашего погружения кабель раздувался в резиновый шар, потом он лопнул на глубине, обдав нас ледяной водой Белого моря. Заводские мастера быстро зажали сальники, по которым просачивалась вода, и мы продолжили испытания.
Пожалуй, самым неприятным событием был выход из строя кондиционера в 3-м отсеке, обеспечивающего поддержание нормального температурного режима технических средств 1-3-го отсеков. Были приняты меры по доставке из Северодвинска вентилятора. Однако при перегрузке на катер вентилятор из-за штормовой погоды выпал за борт. Пребывание в море без кондиционера стало небезопасным: выход из строя вытяжного вентилятора привел бы к необходимости расхолаживания реакторной установки. Посоветовавшись с командиром БЧ-5, я принял решение прервать испытания, о чем доложил председателю комиссии. Несмотря на настойчивые требования представителей промышленности продолжать испытания, мое предложение было поддержано адмиралом Г.М. Егоровым и мы в надводном положении вернулись в базу.
В базе пришлось задержаться надолго. За время плавания накопился довольно большой перечень неисправностей, которые нужно было устранить до выхода в море. Кое-кто из офицеров даже успел съездить в краткосрочный отпуск, повидать жену и детей.
Много лет спустя — в декабре 1995 года, когда в Санкт-Петербурге в очередной раз собрался наш экипаж, бывший командир электротехнического дивизиона Тихонов признался мне, как они втроем с
