8

Как ни готовились красные к отражению белогвардейского удара, колчаковцы на сей раз взяли верх: прорвали оборону, захватили прифронтовые селения и устремились дальше. Тогда-то и разыгралась трагедия с пленными, о которой рассказывал своей семье Ванин отец Петро Карасов, своими глазами наблюдавший ее и еле живой от пережитого ужаса возвратившийся домой.

Но ни сам Ваня, ни командование полка, при штабе которого он числился, не узнали тем утром о приключившейся под Тулумбасами трагедии. Красные отступали. Начштаба полка был убит в бою, и его должность исполнял теперь Тиняков. Раненный в плечо, он ехал на кошевке вместе с Ваней Карасевым, юным бойцом. Ваня сжимал свою винтовку и был сам не свой: сегодня он стрелял из нее по белякам. Выстрелил раз семь или восемь, и, кажется, даже упал после выстрела колчаковский солдат, впрочем, может быть, это он споткнулся, потому что после падения все равно продолжал двигаться вперед. Мальчик испугался. Что делать: стрелять еще или бежать что есть духу? Но тут Тикяков здоровой рукой сорвал Ваню со снежного увала, за которым он укрылся, и потащил в повозку.

Стали подъезжать к Марково, родному Ваниному селу. Рану Тинякова перевязали еще на позиции, но Ваня видел, что новому начштаба сильно нездоровится, лицо его горело, губы обметало, он мучительно сглатывал, и Ваня догадывался, что Ивану Егорычу хочется пить. Поэтому, как только въехали в Марково, он сразу велел вознице остановиться у крайнего дома. Это был дом Борисовых, тот самый дом, где Ваня еще совсем недавно со своими сверстниками дулся напролет в карты.

И Борисов-старший, и Яшка, и хозяйка Офониха настороженно встретили явившегося к ним в солдатской шинельке, в папахе с красной лентой соседского мальчишку Ванюшку.

— Ваньша, ты ли? — спросил Яшкин отец.

— Он, он, анчутка, богов противник, — поддакнул забредший в гости и успевший уже натрескаться бражки отец Илларион. — Ох, Ваньша, Ваньша, мало об тебя батогов извели.

— Ладно, некогда мне! — отрывисто и сурово сказал Ваня. — Дай-ко мне, тетка Аня, водицы, раненого командира напоить надо.

Офониха торопливо вынесла ковшик с водой, буркнула:

— Хоть бы ковшик-от вернул, он ведь ишо не обчий!

Тнняков пил жадно, задыхаясь и постанывая: пришлось сбегать еще за ковшиком, тогда только жажда утолилась. Ваня отнес Борисовым посудину и с неприязнью смотрел, как Яшкина мать, завернув ее в холстину, отдала, будто бы опоганенную, пьяному батюшке: святить. Старший же Борисов, Офоня, молодецки подкрякивая, пытался затеять разговор:

— Дак ты, значит, Ваньша, в красных теперь? Комиссаришь, значит?

— Да нет, что вы! У нас ведь в армии не одни комиссары, много рядовых бойцов. Вот я рядовой и есть.

— А то, что комиссару напиться носишь, так это, значит, вроде слуги, лакея, ага? Как, значит, полностью его ублаготворишь, он тебя в комиссары произведет? Хоро-ошие, гли-ко, у вас дела!

— Дурни вы! — мальчик сжал кулаки. — Раненого не жалеете! Когда ваш Яшка ногу гвоздем проколол, так я его две версты на себе волок. А теперь…

— Ступай, ступай, милой, с боушком, — каркнула Офоннха. — Мы тебя не забидели!

— Да уж, ступай! — оскалился Офоня. — Тут не ступай, тут вишь, как дерут — только голяшки сверкают. Ничего-о, далеко не убежите! Станем в скорых порах вас занистожать.

А поп Илларион просипел в спину уходящему Ванюшке:

— Придет господин раба того в день, в которой он не ожидает, и подвергнет его одной участи с неверными!

Ваня, нахохлившись, ехал по деревне. У ворот его дома стояла мать с маленькой Анюткой и смотрела на текущих дорогой мимо отступающих красных. Мальчик сунулся лицом в дно кошевки, чтобы проехать незамеченным. Ему не хотелось, чтобы мать бежала рядом, плакала, просила вернуться. И еще — неудобно перед родней и знакомыми за то, что вот они, Красная Армия, самая что ни на есть народная, вынуждены отступать перед белогвардейскими войсками. И так уж исстыдили, испозорили за это в избе у Борисовых, уши горели от горя и обиды.

Тиняков растрепал ему волосы здоровой рукой, накрыл пологом.

— Дай я тебя от них прикрою. Правильно, стыдиться надо, но только больно не горюй, самое главное в человеке — вера должна быть. В себя, в свое дело. Пока он верит — живет и действует. А мы с тобой еще пошебуршим, рабочий люд так скоро им не извести!

На большое наступление колчаковцев все-таки не хватило. Откатившись, красные части остановились и снова начали собираться с силами. Приходили люди из окрестных деревень, из Перми, из других городов и селений губернии, пополнялись роты и эскадроны. Снова полк, где служил Ваня, стал сильным и полнокровным. Целыми днями командиры учили бойцов обращению с оружием и разным военным приемам, комиссары проводили политбеседы. Даже газетка стала выходить, хоть и на плохой, серой, как мешковина, бумаге. Повеселевший Тиняков много занимался с разведчиками, гонял их по окрестным лесам и полям, а Ванюшке, верному своему адъютанту, говорил:

— Старайся, брат Ваня, тот еще не боец, кто десяток полных котлов каши не съел да тыщу верст пехом не оттопал.

Однажды он сказал Карасову:

— Ну, кажись, пришла твоя пора, Иван. В разведку надо идти. Так что готовься.

— Ну и подумаешь, беда какая! — бодро воскликнул Ваня. — Али я не ходил в нее, в разведку-то? Ну, и еще схожу.

— Ты, милок, не равняй ту разведку с этой. Связника сыграть — что-то отнести, что-то принести, кого-то найти, передать — дело сложное, но не очень, хоть там тоже своя опасность есть. Только связнику особо работать головой не приходится, он все заранее знает и все по заранее учтенному делает. А настоящая разведка — это когда те сведения, за которыми связник ходит, собираются. В их сборе — вся суть разведчицкой работы. Дело серьезное, брат, сам разведотдел дивизии данные просит. Я думал, думал: кого, кроме тебя, послать? Ты местный, это очень важно. Во-вторых, по возрасту к тебе меньше подозрений. В-третьих, требуют сведения как раз по линии Марково — Бородино, а там ведь родные твои места. В Марково сейчас штаб колчаковского отряда, а какого, что за численность, вооружение, есть ли артиллерия, сколько лошадей, кадровая или мобилизованная часть — неизвестно; врастопырку же бить не годится. Жалко, нет в ваших местах такого Кузьмы Иваныча, к которому ты тогда ходил, вот не человек, а целый клад… Ладно, Ванюш, давай слушай теперь свою науку. Вот что заруби на носу, браток, — Тиняков глянул Ване в глаза. — Главное в разведке — это тайна, то есть знать о человеке, что он разведчик, должны только самые надежные люди, и никто больше. Ну-ка, проверим, кого ты мне назовешь?

— Тятька с мамкой. Тетка Агаха, Санко Ерашков… Ну, у меня еще ребят по деревне знакомых много.

— Хватит, хватит! Много-то что? Я ведь говорил тебе. Много вредно. Так-то вот. Тятька, мамка да Агаха эта самая — народ надежный, понятно, родня. А вот Санко-то? Друг, говоришь? Друзья тоже разные бывают. Из бедных хоть, нет? Дело другое, но смотри все ж таки…

9

Время было дорого. Уже через сутки Ваня, тщательно проинструктированный и напутствованный Тиняковым и товарищем из разведотдела дивизии, топал по дороге, ведущей в сторону Марково. Первая остановка намечена была в Бородино, у тетки Агахи. Одинокая тетка, вдова, любившая всех карасовских детей, встретила его с пребольшой радостью:

— Ваничка-золотко-родимой-сладко-ой! Ты откудова набежал? Где ино был? Ведь тебя мамка-то с тятькой потеряли. Ой, возьму-ко я веник! Ой, отлуплю!

— Ты, тетка, — запыхтел намаявшийся на морозе гостенек, — чем шуметь на меня, лучше напои-ко,

Вы читаете Ваня Карасов
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату